Серия «СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ»
КАК МАМА ДОЧЬ К ПОРЯДКУ ПРИУЧАЛА...
Как-то так уж изначально получилось, что с мамой Олесю всегда связывали очень странные и весьма неоднозначные отношения. С одной стороны, Олеся безумно ее любила. Просто боготворила. Так уж вышло, что ни друзей, ни подруг у нее никогда не было. Олеся всегда очень остро ощущала свое одиночество. И до девятнадцати лет, - пока она не встретила своего будущего мужа, - мама вообще была единственным близким человеком для нее. И поэтому все, что было связано с мамой, было для Олеси святым и непреложным.
Вне всякого сомнения, мама тоже очень сильно любила свою дочь… Наверное, любила… Потому что, даже не смотря на то, что тогда, в те годы, Олеся свято верила в это, она всю свою сознательную жизнь ощущала себя одинокой, заброшенной и никому не нужной. Теперь уже, право, трудно понять, почему так вышло. То ли ее мама просто как-то не слишком умела демонстрировать свои чувства, то ли дело было в самой Олесе, поскольку ей, в некоторой степени, обделенной и обиженной судьбой девочке, требовалось нечто большее, чем мама могла ей дать… Что из этого больше соответствует истине, понять теперь не удастся уже никогда. Но сам факт остается фактом: Олеське безумно не хватало маминой любви…
Глядя правде в глаза, на самом деле упрекнуть ее маму было не в чем. Она всегда безукоризненно выполняла все самые главные функции образцового родителя. Олеся никогда и ни в чем не испытывала никакой нужды. Ее всегда сытно кормили, - честно говоря, как на убой. Ее хорошо одевали. Те же золотые украшения, например, которые по тем, еще советским, временам достать было совсем не просто, - да и стоили они тогда слишком дорого, чтобы обычные родители покупали их своим детям-подросткам, - у Олеси начали появляться еще лет в четырнадцать. Если это не любовь и не забота, - то как еще тогда можно было все это назвать?..
Но при этом нельзя было не отметить, что мама всегда была безмерно строга со своей дочерью. Она никогда не прощала ей ни малейшего промаха и жестоко наказывала ее не только за реальные провинности, но даже и за нечаянные мысли о них. Шаг вправо, шаг влево, - и за все это следовал моментальный расстрел, без предупреждения, без малейшей надежды на амнистию и без каких бы то ни было отсрочек. И Олеська всю свою жизнь вынуждена была шагать строго по струнке, смертельно боясь хотя бы ненароком оступиться, потому что расплата была неминуемой…
Олеськиного брата, кстати, воспитывали совершенно иначе. И это было довольно странно, потому что они оба росли, вроде бы, в одной и той же семье. Но если чувства к своей старшей дочери мама, по ее же собственным словам, всегда скрывала, чтобы не привлекать ненужного внимания и лишней зависти, то младшего сына она любила напоказ, громко, шумно, с восторженными междометиями, охами и ахами, - так, чтобы в этом не сомневался никто в радиусе нескольких тысяч километров. С самого первого дня мама смотрела на своего долгожданного и такого желанного мальчика сияющими от счастья и умиления глазами, и любой его поступок, даже самый неблаговидный, - даже очевидная низость и подлость, - почему-то все равно неизменно казался ей верхом совершенства, свидетельствующим, в первую очередь, о его некой уникальности и неповторимости.
Олеся, наверное, всегда невольно завидовала своему брату. Ему никогда не приходилось терзаться вопросом, любит его мамочка или же нет?.. Да что тут говорить, - она не просто обожала его, - она его буквально боготворила. Долгие годы вся жизнь их семьи вращалась вокруг этого нового и не слишком скромного солнца, а Олеське оставалось лишь тайком страдать и гадать, почему на нее тепла никогда не хватает…
Мамуля никогда не наказывала своего сына. Ведь он же был идеален во всем!.. Больше того, - никогда на Олесиной памяти она даже не одернула его, не отругала за неподобающее поведение, - даже голос ни разу на него не повысила!.. Хотя, глядя правде в глаза, ангелом он никогда не был. Но мама даже и не пыталась хотя бы объяснить ему, что такое хорошо, а что такое плохо. Она лишь умилялась, глядя на него, и восхищалась всем, что бы он там ни натворил.
И это реально был очень жесткий контраст, потому что Олеське всегда влетало под первое число за все, - и не только за какие-то реальные прегрешения. Мама могла наказать ее, - и причем, очень сурово, - за один только лишь неосторожный взгляд, случайно перехваченный ею и показавшийся ей, например, не слишком ласковым.
В детстве для Олеси было самым большим разочарованием то, что любимая мамочка никогда даже и не пыталась интересоваться ее увлечениями, - не говоря уж о том, чтобы хоть как-то поддерживать их. Наоборот, они ее почему-то всегда очень сильно раздражали. Просто до истерики. И в первую очередь, то, что Олеся чуть ли не с колыбели всегда что-то писала. Вместо хоть какого-то вполне естественного в таких случаях интереса и даже, возможно, гордости, - как это бывает у всех нормальных родителей, - это вполне, кстати, невинное занятие дочери почему-то всегда вызывало у мамы только лишь злость, - причем, зачастую совершенно необоснованную. Она ни разу не поинтересовалась тем, что именно пишет ее дочь, не радовалась этому, не пыталась приободрить и что-то посоветовать, не просила, в конце концов, дать ей почитать что-то из написанного. Напротив, она никогда даже и не пыталась скрывать свое раздражение из-за того, что ее дочь опять валяет дурака, - вместо того, чтобы заняться гораздо более важными, - с точки зрения мамы, разумеется, - делами. В квартире, например, прибраться, или обед приготовить. И постоянно говорила дочери об этом открытым текстом, принижая ее достоинства и напрочь обесценивая все ее способности.
А Олеся, на беду свою, была девочкой очень впечатлительной, неимоверно скромной, и страдала от просто патологической неуверенности в себе и в своих силах. И потребовалось не так уж много времени, чтобы она действительно начала стесняться и даже стыдиться этого своего “неприличного” занятия. Олеся даже честно много раз пыталась перестать писать, но полностью отказаться от этого она так и не смогла. Похоже, это просто было у нее в крови. В ее маленькой непутной головенке постоянно теснились, словно распихивая друг друга, какие-то смутные образы и мысли, и для Олеси всегда самым важным делом на свете было придать им четкую форму и изложить все это на бумаге.
Любой нормальный человек гордился бы такими своими способностями. Но, с легкой руки мамы, Олеся привыкла считать это свое увлечение не только чем-то несерьезным, но даже постыдным. С самого раннего детства у нее отложилось, что это занятие необходимо скрывать от других людей, словно какой-то срам. И Олеся начала очень тщательно прятать ото всех свои тетрадки, - чтобы, не дай Бог, кто-то из окружающих даже случайно не нашел их, не прочитал ее записи и не узнал об этом ее постыдном грехе, достойном лишь осуждения, презрения и насмешек. А на извечный вопрос мамы о том, чем это она там занимается, Олеся всегда очень смущалась и отвечала: “Да так, дурака валяю…”
Однажды, когда Олесе было девять лет, и она училась в третьем классе, с ней произошел один просто жуткий случай, о котором она не в силах была забыть, даже спустя десятилетия.
Вышло так, что Олесина мама всегда была буквально помешана на идеальном порядке в квартире. Поэтому большую часть времени по вечерам - и все выходные напролет - они проводили за уборкой их и без того идеального жилища. А мама, к сожалению, всегда была человеком настроения, и предугадать ее следующий шаг было просто невозможно.
И вот в какой-то не слишком прекрасный день мама вдруг, - ни с того, ни с сего, - пришла к выводу, что Олесе нечем заняться. И потребовала, чтобы она немедленно разобралась в своем письменном столе и выбросила из него весь накопившийся там хлам. А медлительная и нерасторопная Олеся, - вместо того, чтобы, по обыкновению, сразу же броситься выполнять мамино приказание, - почему-то просто пообещала сделать это чуть попозже. Она даже и сама не запомнила, по какой причине поступила тогда так опрометчиво…
Потому что, глядя правде в глаза, это она сглупила так сглупила… Ведь она прекрасно знала свою маму, и должна была, разумеется, понимать, что с ней такие номера не проходят… Все мамины распоряжения, - даже самые нелепые и невразумительные, - должны были исполняться еще за секунду до того, как они были произнесены. А Олеся в тот миг, похоже, как-то слегка забылась и опрометчиво посмела продолжать заниматься чем-то другим…
Да, Олеся заранее знала, что так нельзя, и в тот день случайно совершила роковую ошибку. Но, тем не менее, последующие события оказались для нее шокирующей неожиданностью. Такого она все-таки не могла себе представить, даже зная истеричность и несдержанность своей любимой мамочки…
Уже в следующую секунду после Олеськиного неосторожного ответа мама с криком подскочила к ее письменному столу и с дикими воплями зачем-то начала все из него вышвыривать… Олеся на какое-то мгновение обалдела, растерялась, лишилась дара речи, и лишь беспомощно наблюдала за происходящим… В голове отчаянно билась мысль о том, что ведь она же вовсе не отказывалась выполнять мамино распоряжение; она лишь собиралась сделать это чуть-чуть попозже… К тому же, она прекрасно помнила о том, что на самом деле в столе у нее на тот момент был полный порядок, - ну, разве что пару школьных тетрадок можно было сложить поаккуратнее…
Олеся беспомощно присела на свою кровать, не представляя, что ей делать, и со страхом ожидая, чем же все это может закончиться… Но то, что произошло в дальнейшем, не могло бы ей привидеться даже в самом страшном из ее ночных кошмаров…
У мамы не ушло и десяти минут на то, чтобы вытряхнуть из трех ящиков стола их содержимое, а потом сложить его обратно. Олеся была совершенно права, предполагая, что порядок там был практически идеальный. Да с ее мамой иначе и быть не могло!.. Если что-то и можно было еще сделать, то только лишь уложить все это еще ровнее. И мама, разумеется, не могла этого не видеть. Поэтому на ее вопли о том, что “...Раз ты сама не хочешь прибираться, то я просто сейчас выброшу все то, что посчитаю нужным!..” - Олеся, в принципе, постаралась просто не обращать внимания…
И совершенно напрасно.
Итак, через десять минут мама закончила приборку. Особо лишнего хлама, который можно было бы выбросить, в столе, увы, действительно не оказалось… Но зато, как на грех, мамочке под руку попались пять тонких тетрадок, - тех самых, в которых тупорылая Олеська писала свои “романы”...
Это были почти новенькие, чистенькие, пока еще не исписанные целиком, - даже не измятые еще, - тетрадки, в которых она часами прилежно выводила свои “каракули”... Олеся берегла их, как зеницу ока, тряслась над ними, словно курица над своим яйцом, и имела обыкновение, от греха подальше, прятать их поглубже, на самый низ, под стопку учебников, - возможно, инстинктивно предугадывая как раз подобное развитие событий… И вот именно они, - красивые, аккуратные, никоим образом не выдающие своего “срамного” предназначения, спокойно лежавшие в одном из ящиков и никому не мешавшие, - и оказались тем самым лишним хламом, который ее милая и заботливая мамочка посчитала своим святым долгом тут же выкинуть…
Спустя много лет, глядя на все это глазами человека, разменявшего уже не первый десяток, прошедшего огонь, воду и медные трубы, Олеся не могла понять, каким же все-таки нужно было быть чудовищем, и насколько же сильно нужно было на самом деле ненавидеть своего собственного ребенка, чтобы намеренно, целенаправленно, изо дня в день, на протяжении многих-многих лет, измываться над ним подобным образом, издеваться, нарочно и осознанно причинять ему такую немыслимую боль и тешить подобным образом свое, очевидно, больное и ущербное самолюбие…
Моментально сообразив, что собирается сделать любимая мама, - та самая мамочка, которую глупая Олеся буквально боготворила, которой никогда не смела возразить даже мысленно, которой подчинялась слепо и ни на миг не задумываясь, и которую беспрекословно слушала всегда и во всем, - Олеська, попросту, похоже, не отдавая себе отчета в том, что она творит, мертвой хваткой, как бультерьер, вцепилась в эти свои несчастные тетрадки, пытаясь вырвать их у мамы из рук. Она изначально знала, что будет потом жестоко наказана, но в тот момент ей уже было все равно. Вся ее крохотная бестолковая жизнь заключалась в этих записях. Кроме них, - кроме этой поганой писанины, как называла ее мама, - у Олеськи больше не было ничего, и она реально готова была защищать их даже ценой этой своей проклятой, никчемной и никому не нужной жизни. В тот миг Олеся даже почти не слышала оглушающих воплей мамы, обзывающей ее последними словами, кроющей ее матом и обвиняющей во всех смертных грехах. Они словно доносились до нее откуда-то со стороны и не имели к ней никакого отношения. В другой раз Олеся умерла бы, наверное, со страху, услышав все это, но сейчас ей просто было все равно. Все в этом мире разом потеряло свой смысл. Олеся лишь твердо знала в тот момент, что готова прямо сейчас умереть, если потребуется, - но ни при каких обстоятельствах не позволит маме выбросить то, что было для нее в этой жизни самым дорогим. В этих злосчастных, неизвестно, чем вообще помешавших ее доброй, милой, ласковой и заботливой мамочке тетрадках, заключался весь ее мир. И Олеся прекрасно понимала только одно: если она лишится их сейчас, то жить ей больше будет незачем. Если она допустит, чтобы мама их выбросила, то ей останется тогда просто лечь и умереть…
Олесина добрая мамочка вопила, как умалишенная. Если перевести ее слова на литературный русский язык, то смысл бы в том, что она все равно непременно выбросит весь этот хлам, и её обсеря-дочь сама виновата во всем, что происходит. Ведь она сама не пожелала прибираться в своих вещах, как ей было велено, и это пришлось делать маме, которая сразу же предупредила ее, что выбросит все, что посчитает нужным. И винить в этом нехорошей Олесе следует только себя…
Олеська в ответ лишь молчала, как партизан, крепко сжав зубы, отчаянно намертво вцепившись в эти несчастные тетрадки, не замечая, что они мнутся и рвутся…
Через несколько минут мама, очевидно, устала орать и требовать, чтобы Олеся разжала руки, - или же просто поняла, что это бесполезно. И тогда она просто изловчилась и с силой отшвырнула дочь от себя. Олеся, как пушинка, отлетела в сторону кровати и, потеряв равновесие, рухнула на нее. А мама - с торжествующим воплем одержавшего победу над лютым врагом вождя краснокожих - унесла ее тетради на кухню и сделала вид, что выбросила их в помойное ведро…
А может быть, и на самом деле выбросила, - Олеся этого так никогда и не узнала. Но, по крайней мере, в тот миг она искренне в это поверила…
Потом она лишь помнила, что начала громко выть, - в голос, не стесняясь, обреченно, как смертельно раненный зверь. Ей казалось, что она даже билась от отчаянья головой о стену, потому что ее охватило необычайно острое осознание того, что жить ей больше незачем и не для чего… Влетевшая через минуту в комнату мама, очевидно, взбешенная этими звуками, с яростью отвесила дочери пару пощечин. Хочется верить, что она сделала это не со зла, а лишь из желания прекратить эту жуткую истерику и в надежде, что после этого Олеська придет в себя. Но та просто реально потеряла голову от отчаяния. Она больше ничего не боялась. И терять ей в этой жизни просто больше было нечего…
Поэтому Олеся, вскочив с кровати, бесстрашно прокричала в лицо любимой матери, что ненавидит ее и никогда не простит ей того, что она сейчас сделала, потому что она выбросила то, что было ей дороже всего на свете. Но мамуля не стала особенно церемониться с ней и слушать ее вопли. Она легко, как котенка, отшвырнула дочь обратно на кровать, велев ей немедленно заткнуться, если она не хочет еще раз получить по морде… Но Олеське было все равно. Она была уже не в силах остановиться. Она рухнула на кровать в полнейшем изнеможении, продолжая выть и рыдать в голос, не обращая больше на маму ни малейшего внимания. Кажется, мама тоже все это время не переставала орать и обзывать дочь, но Олеся даже не была потом уверена в этом на все сто процентов. В тот момент она была в таком состоянии, что все вокруг было ей безразлично. Даже если бы мама убила ее, она этого и то, наверное, не заметила бы. Она уже ощущала себя мертвой… В тот день она, как ей казалось, потеряла все, и больше терять ей было уже попросту нечего. Ничего больше вообще не имело значения, потому что вся ее жизнь больше не имела смысла…
Мама сходила на кухню, забрала эти ее злосчастные, теперь уже полностью измятые и изорванные тетрадки, снова вернулась в комнату и в ярости швырнула их дочери в лицо, вложив в этот жест столько злобы и ненависти, что просто страшно было себе представить. Но Олеся этого даже в тот момент и не заметила. Она испытала такое облегчение, которое было не описать никакими словами. Олеся схватила эти несчастные тетрадки и прижала их к себе, к самому сердцу; она баюкала их, словно живое существо, истерзанное, израненное, страшно страдающее… И она еще много-много часов пролежала в тот день на кровати, почти не шевелясь и не меняя позы, продолжая - уже беззвучно - плакать и поливать горючими слезами эти свои почему-то такие неугодные и даже ненавистные маме записи, которые оказались для нее дороже всего на свете…
А потом, на протяжении последующих десяти лет, до самого своего замужества, временно положившего конец ее грустному обитанию в отчем доме, Олеся прятала их так далеко и надежно, чтобы мама, затеявшая еще какую-нибудь грандиозную уборку с перестановкой, даже случайно не отыскала их…
С тех пор прошло уже очень много лет. Олеся давно уже выросла, и тот жуткий случай остался где-то в далеком прошлом, иногда напоминая о себе время от времени только ночными кошмарами. Если бы не они, то Олеся, наверное, давно уже забыла бы о нем… Но эта психологическая травма, очевидно, осталась с ней на всю жизнь…
Глупое и совершенно непонятное самодурство близкого человека, которого некогда Олеся любила больше всего на свете, что-то навсегда разрушило в ее детской душе и, очевидно, серьезно повредило ее не окрепшую еще на тот момент психику. Как бы Олеся ни любила свою маму, но с того самого дня она навсегда потеряла безусловное доверие к ней и подсознательно все время ожидала от нее какого-то подвоха. И, как показало время, вовсе даже и не зря. Но самым страшным для Олеси на тот момент было осознание самого того факта, что мама настолько жутко ненавидит ее записи, что только и ждет повода избавиться от них…
Избавиться от всего того, что для ее дочери было важно…
К сожалению, не подлежит сомнению и тот факт, что именно благодаря своей дорогой и любимой мамочке Олеся выросла такой замкнутой, болезненно стеснительной, смертельно боящейся людей и совершенно не уверенной в себе и в своих силах. Эти ее комплексы реально были просто на грани патологии. Мамина какая-то совершенно беспочвенная жестокость, равнодушие к чувствам дочери и полнейшая бесчувственность к ее увлечениям и способностям просто напрочь выбили почву у нее из-под ног еще в самом начале пути, и Олеся так никогда и не смогла оправиться от этого до конца…
С годами она настолько привыкла прятать любые свои записи, стесняться этого своего занятия и стыдиться не то, что показать, - а даже просто рассказать кому-нибудь о них, - что впоследствии всегда испытывала мучительный, просто панический страх, даже когда ей необходимо было всего лишь отдать свое сочинение на проверку учителю русского языка. Олесе было физически плохо даже от самого осознания того, что кто-то - пусть это всего лишь учитель - прочитает ее записи, - не говоря уж ни о чем другом. И возможно, отчасти, именно по этой причине она так и не смогла приработаться в редакции газеты, куда умудрилась-таки, вопреки всем желаниям мамы, попасть после техникума. Даже когда ее статьи хвалили, она все равно подсознательно всегда ожидала осуждения и какого-то подвоха со стороны своих более опытных коллег и необычайно болезненно воспринимала любую, - даже вполне разумную, - критику. Но Олеся действительно настолько боялась осуждения и неодобрения, что, по возможности, всегда просто избегала их всеми доступными ей способами.
На протяжении многих лет Олеся даже и не пыталась бороться за свое место под солнцем и просто сразу же покорно складывала лапки, чувствуя со стороны окружающих хоть малейшее неодобрение. И кого, спрашивается, она должна была благодарить за все это?.. Как ни печально и не горько это было осознавать…
Уже гораздо позже, когда она научилась-таки справляться с большинством своих детских комплексов, она даже и не скрывала от самой себя, что большая часть ее жизни прошла в каком-то непроглядном мраке. Но, к сожалению, повернуть время вспять уже было невозможно.
Главное, что она вообще сумела выжить в этом аду. В ее случае это уже можно было считать достижением. И в дальнейшем нужно было продолжать в том же духе. Даже не смотря на то, что весь этот груз детских обид неумолимо тянул ее на дно.
До сих пор. Сквозь десятилетия.
Видео
Показать полностью
ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ
Много лет назад, в какой-то старой книге, - Олеся, разумеется, теперь уже даже и не помнила, в какой именно, - она прочитала историю, которая невольно запала в душу. Смысл ее был в следующем.
Когда-то давным-давно жил-был один человек, у которого был очень больной сын. Человек этот был совсем не бедный. Он имел возможность приглашать к своему сыну известных и опытных врачей, но никто не мог ему помочь. И проблема была даже не в том, что никто из этих именитых врачей не мог вылечить мальчика, - никто из них даже не смог определить причину его недуга.
И вот однажды узнал об этом какой-то мудрый человек и сказал, что мальчик никогда не выздоровеет, и виноват в этой его непонятной болезни, как ни странно, его отец. Потому что он изначально совершил ошибку и сейчас живет не своей жизнью, - не той жизнью, которую предначертал для него Господь Бог. Оказывается, Всевышний дал этому человеку великий талант, и он должен был стать известным художником. Но он побоялся проблем, которые могли подстерегать его на этом трудном и тернистом пути, и, вместо того, чтобы следовать за своим призванием, занялся чем-то другим. Причем, этот его выбор оказался очень удачным; он разбогател и многого достиг, - чего, возможно, никогда не смог бы добиться, если бы по-прежнему продолжал заниматься рисованием. Но талант свой он при этом похоронил. И Господь разгневался на него за это, потому что он не прощает, если человек оказался не способен оценить его великий дар. И наказал его вот таким образом.
Поэтому его сын тяжело болен и скоро умрет. И, каких бы светил медицины он к нему не приглашал, никто из них не сможет облегчить его страдания. Единственная возможность для этого человека спасти своего сына - это бросить все нажитое и все-таки стать художником. Тогда его, в конце концов, ожидают еще большее богатство и слава, и сын его вылечится…
Но человек не понимает этого. И он никогда не изменит свою жизнь, - на ту, настоящую, изначально предначертанную ему Богом и судьбой. Поэтому мальчик умрет. У него нет никаких шансов на исцеление.
Олесе эта история запала в душу, хотя, вроде бы, со стороны она может показаться глупой и незамысловатой. Но она часто вспоминала о ней. Дело в том, что у Олеси была тётя. И она тоже с детства была очень талантливой художницей, - хотя нигде не училась, не посещала художественную школу, - просто был ей дан такой вот дар.
Между Олесей и её тётей Элей была разница всего в десять лет, и Олеся всегда помнила её что-то рисующей. Это были какие-то замысловатые картины, поражавшие Олеськино детское воображение, различные плакаты, яркие стенгазеты… Олесе запомнилось, что у неё всегда были разноцветные тюбики с красками, - красивые, яркие, блестящие, в большом количестве. Где она брала их во времена тотального советского дефицита, Олесе было совершенно непонятно. Но Эля всегда разрешала Олесе играть с ними, и это было так здорово.
После школы Эля поступила в техникум, где уроки черчения и рисования у неё вёл профессиональный художник. Он не был шибко знаменитым, - но, как тогда говорили, был довольно известным в своих кругах. А поскольку рыбак рыбака видит издалека, - то он, разумеется, сразу же заметил выдающиеся Элины способности. И, когда она заканчивала четвертый курс, он предложил помочь ей с переездом в Москву.
Он объяснил ей, что они, художники, - да и вообще все творческие люди, - всегда держатся сплочённо, потому что прекрасно понимают, как трудно пробиться в одиночку в этом мире. Своим, - то есть, другим таким же талантливым людям, - они, по обыкновению, помогают всем, чем могут. Вот и он, в свою очередь, пообещал устроить её в соответствующее учебное заведение, чтобы она могла продолжать учиться и развивать свои способности. Он заверил, что у него в этом мире огромные связи и влияние, и её, с её необычайным талантом, везде примут с распростёртыми объятиями.
Он и с жильём в Москве пообещал ей помочь, - потому что у него, опять же, в этих кругах много друзей, и любой из них с удовольствием пустит её жить к себе, - совершенно бесплатно и безвозмездно, потому что многие из этих людей в своё время были в подобной ситуации, и им всем когда-то тоже помогали. Причём, предлагал он ей все это без малейшего сексуального подтекста, - как можно было бы предположить, глядя на всю эту ситуацию со стороны. Он просто пытался объяснить ей, что такой великий талант, как у неё, непременно нужно развивать, и просто грех хоронить его на ближайшей обувной фабрике…
Но… Во всем этом было одно “но”. Этот человек сразу же честно объяснил Эле, что они, свободные художники, ведут весьма своеобразный образ жизни. А это - свободные, ни к чему не обязывающие отношения, случайные заработки, странные друзья, зачастую, - алкоголь и наркотики. И все это изначально подразумевает, что вряд ли у неё будет крепкая и надёжная семья, стабильная работа и какой-то достаток. Как правило, большая часть людей творческих так и живут, - не зря же они даже сами именуют себя свободными художниками. Добиться славы и известности, в конце концов, удаётся лишь единицам, а большая часть вынуждена влачить довольно жалкое, с точки зрения обычных обывателей, существование.
Эля, разумеется, отказалась от всего этого с ужасом. Это было совершенно не то, чего она желала. Она на тот момент как раз встречалась с мальчиком, планировала выйти за него замуж, и вообще мечтала о стабильной и обеспеченной жизни. И вечные поиски себя где-то в сфере искусства, среди свободных художников, в эту схему совершенно не укладывались.
Стабильной жизни, к сожалению, у неё так и не случилось. С первым мужем, - тем самым мальчиком, - она вскоре развелась. Осталась одна с маленьким ребёнком. На счастье, подвернулся другой мужчина, который, вроде бы, души не чаял в них обоих, - и даже ребёнка готов был усыновить. Но почему-то опять не сложилось, - хотя он был и богатым, и заботливым. А жизни так и не было.
Ничего не было, - ни семьи, ни жилья, ни работы. Она вечно что-то искала, но это что-то все время ускользало от неё. Вечно какие-то мужчины, постоянно сменяющие друг друга, никакого даже намёка на стабильность, все время какие-то чужие квартиры и съёмные углы; ребёнок воспитывался бабушками, одна из которых - мать второго мужа - даже и не была ему родной, и годами не видел мать. Работать тоже нигде не получалось. Вообще нигде…
Она начала пить. Остановиться уже не смогла. И умерла в тридцать восемь лет. Якобы, от отёка мозга, вызванного белой горячкой. Но это было лишь предположение, - согласно диагнозу, установленному вскрытием. А что произошло на самом деле, - так навсегда и осталось тайной… Но разгадать её никто даже и не пытался.
И только Олесе всегда казалась, что Эля умерла от того, что так и не смогла жить этой не своей жизнью, которая изначально не была для неё предназначена, просто так и не научилась жить в этом совершенно чуждом и неподходящем для неё мире. Послушалась бы она в своё время своего преподавателя, уехала бы в Москву, стала бы художником, - и все могло бы сложиться по-другому. Но - не сложилось. Не судьба…
А вспоминала всю эту грустную историю Олеся по одной простой причине. Так уж вышло, что ей тоже всегда казалось, будто она живёт не своей жизнью. И как все это изменить, она не ведала…
Насколько Олеся себя помнила, она всегда что-то сочиняла. Ей всегда казалось, что писать она начала раньше, чем говорить. Это было единственное, что она хотела делать, и поэтому она даже и не представляла для себя другого будущего.
Лет в десять Олеся осознала, что хочет быть журналисткой. Она бегала по различным газетам, получала какие-то задания, приносила статьи. Их охотно печатали, а саму Олесю хвалили и пророчили ей большое будущее. И она никогда даже и на мгновение не сомневалась в том, что после школы уедет в Москву, поступит там на факультет журналистики, успешно закончит его и станет известной и знаменитой. Она мечтала объехать весь мир, познакомиться с множеством великих людей, взять у них интервью, написать о них, сделать репортаж… Жизнь представлялась ей интересной, заманчивой, полной неожиданностей и весьма приятных перспектив…
Семья, муж, дети, быт, - все это совершенно даже не вписывалось в её прекрасные, идеализированные понятия об интересной жизни. Тогда одни только мысли об этом пугали её чуть ли не до истерики. Олеся никогда не пыталась быть почтенной матроной и уважаемой матерью семейства. Она грезила лишь о свободе и независимости. А ещё - всего лишь о мировой славе.
Но реальность оказалась куда более суровой и даже жестокой. “Какая Москва?! Ты, что, совсем сдурела?! - кричала на неё мама. - Ты закончишь ближайший к дому техникум и пойдешь работать на моторный завод! Я и место тебе уже нашла в цехе; тебя там давно уже ждут!.. Где ты лучше-то найдёшь?..”
Олеся долго сопротивлялась, - как она потом уже поняла, слишком робко и слабо, - но все же сопротивлялась. Надо было, разумеется, делать это более решительно, - но противиться её маме, которая всегда перла напролом, как танк, было не так-то просто… И все-таки нельзя было не признать, что определенных успехов она все же достигла. Она не пошла в цех, - и это уже само по себе было хорошо. И ещё лучше было то, что вместо этого она устроилась в редакцию небольшой местной заводской газетенки, которая на тот момент прекрасно подходила ей для старта.
Казалось, её мечты потихоньку начинаю сбываться…
В этой паршивенькой газетёнке её поначалу на руках носили и обещали помочь с поступлением в МГУ через два года. А потом… Потом все полетело кувырком…
Это был самый конец девяностых. Зарплату на предприятии, являющемся, кстати, градообразующим, не выплачивали почти год. В редакции намечались сокращения, - как и везде… А кого сократят в первую очередь, разумеется?.. Ну, никак не подающую большие надежды, молодую, талантливую журналистку, готовую дневать и ночевать на работе, а, скорее всего, досиживающих рядом свой век и перепечатывающих материалы из других изданий пенсионерок. А они этого очень боялись…
И поэтому Олеся, в одночасье, как-то вдруг из безумно талантливой и подающей большие надежды превратилась в полнейшую бездарность, неспособную самостоятельно написать ни строчки, за которую другим - более опытным - сотрудникам приходилось отдуваться в двойном размере. Пришлось увольняться, - да ещё и не без скандала. Олеся была просто в шоке от той травли, которую ей пришлось перенести в стенах редакции, и почти не заметила, как ее мама, нисколько не огорченная из-за неудачи дочери, пристроила её уборщицей в детский садик. На мамин взгляд, это место было самым подходящим для ее амбициозной дурочки-дочери…
Параллельно с этим у Олеси развилась нейроинфекция, - предположительно, осложнение после перенесенного на ногах гриппа. Она безумно плохо себя чувствовала, но все равно упорно рвалась в бой, стремилась покорять какие-то недоступные вершины… Мама готова была удерживать её хоть силой, если потребуется…
“Какая тебе Москва?! - кричала мама, чуть ли не топая ногами от возмущения. - Куда ты все рвешься?! Какая тебе учёба, - ты же еле на ногах держишься!!! Тебе здоровье не позволит!!!”
В общем, - если перефразировать слегка слова мамы, - сиди себе спокойно дома, в тепле и в уюте, - да и замуж, в принципе, давно уже пора выходить, детей рожать… А ты все ерундой какой-то занимаешься…
Рождённый ползать летать не… должен!..
Позже, спустя много лет, Олеся осознает, что надо было тогда просто бежать. Закинуть смену белья в сумку - и прочь из дома, не оглядываясь!.. Но тогда, в тот момент... Тогда она просто сломалась.
Ей, как воздух, нужна была поддержка близких людей, которые сказали бы, что верят в неё, и что она не должна сдаваться. В двадцать лет жизнь еще не закончена, - да она ещё и начаться-то толком не успела!.. И первая же неудача и возникшие, в связи с ней, проблемы, какими бы страшными и болезненными они ни были, не должны перечеркнуть все стремления и желания. Но таких близких людей на её пути как-то не подвернулось…
Её мама готова была костьми лечь на ее дороге, лишь бы только она позабыла все свои дурацкие мечты и чаяния. Да и молодой человек подвернулся очень кстати, как по заказу, и он тоже изо всех сил стал уверять ее в том, что их великая и чистая любовь важнее всех остальных глупостей, которыми напичкана ее непутевая голова. Против молодого человека мама тоже, кстати, возражала изо всех сил, но потом, скрепя сердце, смирилась. Из двух зол, как говорится, выбирают меньшее, - и, очевидно, лучше уж дочь, неудачно вышедшая замуж и тем самым сломавшая себе жизнь, чем та же самая дочь, но свободная и сбежавшая в Москву… Поэтому мама была согласна даже на свадьбу в перспективе, - лишь бы только её удержать… Тем более, что милый тоже не разделял Олеськины стремления к звёздам и желал всего лишь, - ни много, ни мало, - чтобы она стала обычным нормальным человеком ради их большой и чистой любви…
И Олеся сдалась, решив, что действительно лучше синица в руках, чем журавль в небе…
Потом была свадьба… Рождение сына… Олесе всегда казалось, словно все это происходит и не с ней, словно она наблюдает за самой собой откуда-то со стороны… Была нескончаемая череда бесконечных работ, не приносивших ей ни радости, ни удовлетворения, на которые Олеся заставляла себя идти по утрам пинками, - в буквальном смысле, - потому что вечно нужны были деньги… Ведь милый, любимый, дорогой и единственный зарабатывать их так и не научился; вместо этого он по-прежнему сидел на диване и рассуждал об их великой любви, которой к тому времени давно уже и след простыл… Все окружающие, - и родственники, и супруг, - искренне верили в то, что Олеся, рано или поздно, попросту остепенится, поумнеет и повзрослеет, и станет обычной нормальной женщиной, держащей в надёжной узде мужа и детей, наводящей целыми днями чистоту и красоту в уютной квартирке и готовящей вкусные обеды… Ведь именно такой должна быть образцовая хозяйка, и именно в такой роли видели её родные и близкие… А Олеся продолжала писать по ночам, падая со стула от усталости, засыпая на столе от переутомления, и все равно верила, что именно это - её судьба; именно это поможет ей достичь всего, о чем она некогда мечтала, и именно это она и должна делать, вопреки всему…
А вот прибиралась и готовила она всегда разве что для галочки и так никогда и не научилась этому всему в полной мере…
Олеся честно старалась приспособиться к своей жизни, - той, которая ей досталась. Но из неё, к сожалению, так никогда и не получилась приличная, порядочная женщина, у которой муж и дети облизаны, а дом - полная чаша… Все свои обязанности она выполняла разве что через силу, потому что ей все это было совершенно неинтересно, и она не видела ни малейшего смысла в такой жизни. Поэтому через пять лет она выгнала мужа, сбросила со своей шеи это придавливающее ее к земле ярмо и снова стала свободной.
Поклонники у Олеси время от времени появлялись, - и даже замуж она могла бы выйти ещё не один раз, если бы захотела; но она на тот момент уже очень чётко осознавала, что все это, - муж, семья, дом, дети, работа, - просто не её. Олеся всегда хотела только лишь свободы и независимости. Наверное, поэтому и со своими родственниками она перестала общаться на каком-то этапе, - потому что они тоже тянули её на дно, душили и не давали дышать полной грудью…
Мама зловеще предрекала ей повторение Элиной судьбы. И была не права. Нет, Олеся никоим образом не повторила судьбу своей несчастной тёти, - хотя, возможно, к этому действительно были все предпосылки. Но, - словно назло всем тем, кто каркал за её спиной, - она не спилась и не пошла по рукам. Она сама вырастила сына, даже не пытаясь его на кого-то сбросить, и у нее сложились с ним прекрасные отношения. Олесе всегда приходилось много работать, потому что рассчитывать-то ей было не на кого. Так получилось, что она перепробовала в своей жизни, наверное, все профессии, которые только можно было, пока не сумела выбрать то, что уж не сказать, что сильно подходило ей, но, по крайней мере, что она могла бы выполнять без отвращения.
Олеся никогда не считала, что её жизнь прошла напрасно. Но… Она прошла напрасно.
И как-то мимо.
Ее детские мечты, - несмотря на прошедшие уже с той поры десятилетия, - никуда не ушли и, даже несмотря на занимаемые высокие должности и неплохую зарплату, Олеся, к сожалению, не смогла избавиться от очень печального осознания того, что она ровным счетом ничего в этой жизни не добилась. И это вовсе не прибавляло оптимизма, - особенно, по утрам, когда приходилось буквально силой заставлять себя сползать с кровати и тащиться на неплохую, но все-таки нелюбимую работу, а вечером падать с ног от усталости, но при этом все еще продолжать о чем-то мечтать…
Прошло уже больше двух десятилетий с тех пор, как она работала в редакции той паршивой газетенки, а Олеся так и не смогла забыть тот счастливый и наполненный событиями год, который она провела там. Какое удовольствие ей доставляло бегать весь день по городу, а потом писать статьи всю ночь напролет, - и при этом даже ни капли не уставать!.. Вот тогда она жила. Жила этой работой, жила своими эмоциями, мечтами, надеждами… А все, что было после этого… Да, в принципе, словно ничего больше и не было….
Все эти годы её так и не покидало ощущение того, что она словно смотрит на саму себя со стороны и ждёт, когда же можно будет начать жить. Когда же, наконец, можно будет отложить в сторону этот черновик и начать все-таки переписывать свою жизнь набело…
Да, теперь Олеся это точно знала: Господь Бог не просто так дает нам таланты. И он очень сердится, если у нас по какой-либо причине не хватает ума оценить этот его дар. Внешне у Олеси, слава Богу, теперь все было совершенно нормально. Жизнь, можно сказать, наладилась. Есть неплохая работа, нет проблем с деньгами, здоровьем, внешностью. Сын вырос и стал для неё действительно поддержкой и опорой. Даже грех, вроде бы, на что-то жаловаться, но…
Она все время это ощущала: недовольство Бога, я имею в виду. Вроде бы, все хорошо, но… Очень многие её начинания срывались, хотя, вроде бы, все только что было на мази, и не существовало ни малейших проблем или предпосылок для этого. Очень многие её попытки достичь чего-либо большего буквально пресекались на корню по независящим от неё причинам… И все было как-то бесполезно… Зачастую у Олеси просто создаётся впечатление, что весь мир против нее, и ей никогда не пробиться сквозь все эти преграды. Но она упорно идет вперед. Надевает на лицо улыбку и идёт.
Продолжает жить этой чужой и чуждой ей жизнью.
Видео
Показать полностью
ОПЯТЬ НЕ УГОДИЛА...
Почему-то в детстве Олеся ничего не ела и была очень худой. Мама всегда с каким-то непонятным удовольствием рассказывала ей о том, что даже в самых маленьких ползунках и распашонках, - не говоря уже о колготках чуть позже, - ее крошечный ребенок буквально тонул, и маме всю одежду на ней приходилось не только подворачивать, но и подвязывать. В начальной школе мальчишки даже дразнили ее скелетом, и Олеся жутко страдала от этого.
Но в подростковом возрасте она начала поправляться. Ну, точнее, как поправляться… Так говорят, скорее, о человеке, который начинает полнеть… А Олесина фигура просто приобрела женственные очертания. Талия у нее стала шестьдесят сантиметров, бедра - девяносто; до вожделенных модельных пропорций не дотянула слегка только грудь, - да ну и ладно!.. При росте метр шестьдесят два Олеся весила в пределах сорока восьми - пятидесяти килограммов. Как она поняла уже позже, став постарше, у нее все было просто почти идеально. Другим о таком только мечтать приходилось. Но тогда, в те годы, Олеся почему-то искренне считала себя очень толстой. Сам собой просто напрашивается вопрос: с чего бы это?..
Насколько Олеся помнила свою маму, ее всегда все считали очень стройной женщиной. Вероятно, в сравнении с большинством других дам ее возраста, - как уже позже поняла Олеся. У ее мамы действительно была достаточно тонкая талия, - сантиметров семьдесят пять, примерно, - но при этом чересчур широкие, даже на Олесин отнюдь не критический взгляд, бедра, - где-то сантиметров сто двадцать.
Многие, наверное, помнят, что тогда, лет тридцать - сорок назад, это, скорее, была норма, чем отклонение. О какой-либо диете или физических нагрузках дамы, - особенно, замужние, - тогда еще даже и не ведали, и не помышляли. Поэтому на фоне других женщин Олесина мама действительно выглядела невероятно стройной, - ну, прямо как тростиночка!.. Но сама она относилась к себе весьма критично и так не считала.
В детстве мама имела на Олесю просто колоссальное влияние. Ее мнение действительно значило для Олеси все, - а своего у нее тогда, похоже, вообще еще просто не было. И мама, страдая, вероятно, от своих собственных комплексов по поводу внешности, зачем-то всю Олесину юность старательно внушала ей, что у них с ней одинаковые проблемы и одна общая беда: слишком широкие бедра и чересчур полные ноги, которые просто жизненно необходимо всегда и изо всех сил скрывать от окружающих.
Олеся выросла с этой мыслью. Всю свою юность, - ту самую, которая должна была, по смыслу, стать самой прекрасной порой в ее жизни, - она ужасно стеснялась своей некрасивой толстой фигуры и всегда, по совету мамы, ходила в мешковатых одеждах на два - три размера больше, чем требовалось, призванных скрывать ее жуткую полноту. Она долгие годы с затаенной завистью поглядывала на своих стройных ровесниц, щеголяющих в коротеньких юбчонках или обтягивающих джинсах, и постоянно мечтала о том, как однажды она приведет себя в порядок, похудеет и станет такой же красивой, как и все они…
Олеськину фигуру, в принципе, не испортила даже беременность. Вскоре после родов она достаточно быстро и без усилий приобрела прежние параметры. И, поскольку бдительного ока мамы, неустанно следящей за каждым ее шагом в юности, больше ежесекундно поблизости не наблюдалось, прикупила-таки себе и обтягивающие джинсы, и короткие юбки. И, к удивлению для самой себя, поняла, что выглядит во всех этих нарядах очень даже неплохо. Тем более, что мама, уже изначально настроенная осуждать каждый ее вздох, занялась, наконец-то, своей собственной жизнью и хотя бы частично оставила дочь в покое. Но почувствовать до конца собственную привлекательность и признать, наконец, все явные, неоспоримые и очевидные достоинства своей фигуры Олесе мешала ее непоколебимая, впитанная, похоже, с молоком матери убежденность в том, что она толстая. Этот дикий комплекс был просто неискореним. И она постоянно, в тщетных попытках улучшить свою фигуру, пыталась сидеть на каких-то там диетах, которые, к сожалению, не приносили ни малейших результатов. Ведь худеть-то ей на самом деле было уже шибко некуда…
А при нечастых встречах мама по-прежнему неизменно вздыхала о том, что ее бедная дочь так же всю жизнь будет мучиться из-за своей непутной и несуразной фигуры, как мучается и страдает всю жизнь она сама…
К сожалению, даже несмотря на замужество, рождение ребенка, развод и прочее, прочее, прочее, мозгов в Олесиной голове на тот момент пока еще так и не прибавилось. И она по-прежнему продолжала свято верить каждому маминому слову и терзаться по поводу своего немыслимо жуткого ожирения…
И вот лет в тридцать случилось как-то Олесе пару недель попереживать из-за не совсем удачной любовной истории. А у нее всегда - с детства - была такая странная особенность: если она из-за чего-нибудь волновалась и нервничала, то просто не могла есть. Обычно большинство людей наоборот страдают из-за привычки заедать все свои проблемы, а вот у Олеськи в подобных ситуациях кусок в горло не лез, и одни только мысли о еде способны были вызвать тошноту. И как-то так уж само собой получилось, что, поглощенная своими переживаниями, она пару недель почти ничего не ела. А потом любовные страдания, слава Богу, сошли на нет. Ну, вот не дано ей было, как декабристке, влюбляться один раз и на всю оставшуюся жизнь… У Олеси, скорее, всегда действовал принцип: “С глаз долой, из сердца вон!..” Поэтому она перестала страдать, вытерла слезы, встала на весы и с неописуемым восторгом обнаружила, что терзания по поводу несчастной любви улучшили ее фигуру килограмма на три. Это Олесю вдохновило просто необычайно. И тогда она, уже на трезвую голову, решила попробовать еще пару - тройку дней ничего не есть. Ну, то есть, совсем ничего…
При этом не стоит думать, что она тогда безалаберно отнеслась к своему здоровью. У нее на тот момент и так уже было с ним немало проблем, и усугублять их она вовсе даже не собиралась. Скорее, наоборот, надеялась все исправить. Интернета тогда еще в их городе, к сожалению, не было в свободном доступе, но в этом не было ничего страшного. Олеся раздобыла всю возможную доступную ей на тот момент литературу о лечебном голодании, обложилась энциклопедиями и тщательно проштудировала все, что ей удалось найти. Проще всего дело обстояло с рекомендациями о том, как подготовить свой организм к лечебному голоданию, поскольку оказалось, что большую часть подготовки она уже успешно на тот момент преодолела. Большое внимание Олеся уделила тому, как следует правильно голодать, и какие очищающие процедуры необходимо при этом производить, чтобы, вместо оздоровления, не свести себя окончательно в могилу, - потому что все это на самом деле далеко не безопасно, и подходить ко всему этому следует с умом. И самое главное, на что необходимо было обратить внимание, - это как выйти потом из этого состояния, не подорвав свое здоровье.
Девушкой Олеся была, без сомнения, волевой и целеустремленной, поэтому ей, разумеется, все удалось. Единственное, - она голодала не двадцать один день, как было рекомендовано в умных книгах, которые она читала, а восемнадцать. Чуть-чуть не дотянула, - но тут уж Олеся ориентировалась на собственное самочувствие, и просто, начав ощущать слабость, поняла, что из этого состояния пора потихоньку выходить.
Результат этой то ли диеты, то ли лечебного голодания оказался потрясающим. Начать перечисления можно с самого малого, хотя и довольно значительного: с проблем с кожей. На тот момент Олеся уже лет пятнадцать буквально страдала. То у нее появлялась какая-то сыпь непонятного происхождения, то волдыри крапивницы по всему телу, - жутко зудящие, которые она порой, не в силах удержаться, расчесывала до крови, - то жуткие огромные чирьи на спине… Последние были самой большой проблемой. Особой боли они не причиняли, но имели обыкновение появляться ранней весной из года в год, начиная с подросткового возраста, и не поддавались никакому лечению. Летний сезон, открытая одежда, пляж, купальник, - и невозможность открыть плечи и спину без стыда… Обычно в конце осени они исчезали сами собой, чтобы вновь вернуться вместе с весенним солнышком…
Из-за всех этих проблем Олеся даже в больнице пару раз лежала, но причину врачи так и не смогли установить.
Очевидно, благодаря лечебному голоданию и сопутствующим процедурам по очищению организма, в нем что-то наладилось, потому что о подобных проблемах Олеся вообще забыла раз и навсегда. И за прошедшие с той поры без малого пятнадцать лет больше никогда не сталкивалась с подобными бедами.
Кроме того, у нее с детства имелся в наличие гастрит и, извините за интимную подробность, серьезные проблемы с пищеварением. Из-за этого она тоже еще в детстве и ранней юности дважды в больнице лежала. Так вот, за все прошедшие годы у нее больше никогда ничего не болело, - ни разу не было так называемых весенне-осенних обострений, - как не было и никаких неприятных последствий всего этого. С тех пор Олесин организм всегда работал, как часы.
Но это все, так сказать, цветочки.
На тот момент Олеся давно уже состояла на учете у ревматолога с серьезным системным заболеванием. У нее имелись проблемы с суставами, очень низкое давление, от которого она чуть ли не падала в обморок, дикие мигрени, когда ей целыми днями приходилось лежать в темной комнате, закрывшись с головой под одеяло, потому что любой шорох или лучик света буквально сводил с ума, сильно выраженный варикоз и какие-то необъяснимые непонятки с кровью. Никто из обследовавших ее врачей не мог разобраться, почему, при слишком густой крови, которую необходимо разжижать, так как, в противном случае, это может привести к образованию тромбов, Олесина кровь вообще не свертывается, и любая царапина кровоточит по несколько дней, а от небольшого удара синяк образуется такой, словно на нее рухнула бетонная стена и накрыла целиком.
В общем, что греха таить, в анамнезе у Олеськи на тот момент, к ее тридцати годам, имелся целый букет. И это еще - помимо проблем с иммунитетом. Поскольку он у нее, похоже, вообще отсутствовал.
После лечебного голодания прошло все!..
Уважаемые читатели, я только прошу вас, ради Бога, не подумайте, что я агитирую вас голодать! На самом деле это очень трудно. И еще более тяжело подготовить свой организм к этому процессу и уж, тем более, правильно выйти потом из этого состояния! И, признаться честно, если бы у Олеси уже не было на тот момент стольких проблем со здоровьем, она едва ли смогла бы решиться на нечто подобное. Но так уж получилось, что терять ей тогда было уже нечего, - все и так казалось безнадежно потерянным, - а крохотная надежда на волшебное исцеление в душе еще теплилась…
Олеся не была уверена в том, что сможет еще когда-нибудь повторить этот свой подвиг. Несмотря на такой очевидный положительный эффект, подобная авантюра требует слишком много сил и смелости. Но тогда, на тот момент, она реально просто родилась заново. Она не знала точно, голодание ли ей так помогло, или это просто сила самовнушения и огромное желание жить. Но Олеся действительно зачастую думала, что живет до сих пор нормальной и полноценной жизнью, возможно, отчасти именно благодаря этому своему безумству. А также последующим занятиям спортом почти на профессиональном уровне и обливаниям холодной водой.
Но, как известно, то, что подходит одному, совсем не обязательно поможет другому…
Побочным же - и самым приятным в данной ситуации - эффектом Олесиного лечебного голодания, разумеется, оказались еще несколько сброшенных килограммов. Ее “толстая” фигура стала просто идеальной, - даже на ее весьма критический взгляд. Олеся была безумно счастлива. Она с удовольствием любовалась на свои ставшие немыслимо стройными ноги и переставшие быть широкими бедра, а уж про талию, которая прекратилась в осиную, и говорить было нечего! Весь имевшийся в наличие - или даже воображаемый - целлюлит просто исчез!!! И, - о чудо!.. - теперь Олеся могла, без малейшего стеснения, носить любую обтягивающую одежду, любые самые короткие юбки, - хоть по самое дальше некуда!..
Наивная Олеся уже заранее предвкушала, как ее мамочка порадуется за нее и будет гордиться ее достижениями. Но тут ее, как всегда, ждал очередной облом…
Увидев обновленную дочь, мама недовольно поджала губы и сказала одну-единственную фразу:
- И вообще, мне совсем не нравится это твое похудение!..
Вот так Олеся опять не угодила…
Правда, свои законные сорок восемь - пятьдесят килограмм она после снова набрала примерно за год. Очевидно, это просто и был ее естественный вес, нормальный для ее организма. Но комплексы вместе с набранными “лишними” килограммами, к счастью, обратно не вернулись, и Олеся больше никогда особо не переживала по этому поводу. Она поняла, что является толстой только лишь в глазах своей любимой мамочки.
Но Олеся также поняла, что ей она вообще никогда не сможет понравиться. Ни худой, ни толстой. И, похоже, с этим стоит просто смириться. Пережить.
И идти дальше. Своей дорогой.
Видео
Показать полностью
Я СВОБОДЕН!.. СЛОВНО ПТИЦА В НЕБЕСАХ...
Первой любви как таковой у Олеськи попросту не было.
Потом, уже став старше, она стала понимать, как это, на самом деле, разумно, когда подростки общаются между собой, флиртуют, влюбляются, встречаются… Они просто учатся жить, ищут себя, пытаюсь понять, что конкретно они хотят от жизни в целом и от отношений в частности… Из этой первой любви, к сожалению, не всегда получается что-то путное и серьезное, но… Олесе всегда казалось, что на самом деле она хороша только одним: тем, что чаще всего, рано или поздно, проходит. Молодые люди попросту взрослеют. Их взгляды на жизнь меняются. И эти чувства, которые казались такими пылкими и страстными еще вчера, благодаря бушующим гормонам, зачастую просто сами собой сходят на нет…
Конечно, далеко не всегда и не у всех это происходит легко и безболезненно. Зачастую это, напротив, очень больно и печально. Но из всего этого молодые люди обоих полов могут извлечь только один, но очень важный урок: все в этой жизни рано или поздно проходит. И, как это ни грустно, но любовь тут не исключение…
Но у Олеськи, как уже упоминалось, первой любви попросту не было. В подростковом возрасте все окружающие ее мальчики казались ей слишком глупыми, - да они и сами не обращали на нее тогда ни малейшего внимания, если уж говорить начистоту. Правда, Олеся всегда очень нравилась мужчинам, которые были гораздо старше ее. Но, к счастью, на ее пути тогда попадались достаточно порядочные и благородные представители сильного пола, которые даже и не пытались заходить дальше легкого флирта. А возможно, просто сама судьба свято хранила Олесю для ее милого и единственного, - по крайней мере, самой ей приятно было думать именно так. Так что никаких, более или менее напоминающих серьезные, отношений у нее, - до поры, до времени, - попросту не было.
Но так как Олеся верила в свою судьбу, то она честно и безропотно ждала этого своего единственного, искренне и непоколебимо веря в то, что их с ним обязательно свяжет крепкая и великая любовь. А потом они проживут вместе долгую, счастливую и безмятежную жизнь и непременно благополучно умрут в один день. Потому что жить друг без друга они попросту не смогут…
Такая святая наивность может быть свойственна только человеку, который действительно знал о каких бы то ни было отношениях только по книгам и вообще не имел представления о реальной жизни.
Олесе было уже целых девятнадцать лет, когда она, наконец-то, влюбилась.
Признаться честно, даже тогда, своими наивными полуподростковыми мозгами, Олеся прекрасно понимала, что ее избранник был бесконечно далек от идеала. Более того, у нее даже хватало ума осознавать, что они с ним совершенно не подходят друг другу. Но она была влюблена. В первый раз в своей жизни. И просто сражена наповал силой открывшихся ей чувств и эмоций.
Ведь это же и есть любовь, - рассуждала Олеся, - и она дается человеку только один раз в жизни!.. По крайней мере, тогда она совершенно искренне верила в это. А любовь, в ее понятии, значила для человека так много, что добровольно отказаться от нее на тот момент для Олеси было равноценно тому, чтобы отказаться от жизни вообще. И она даже мысли такой кощунственной не могла допустить, что эта ее всепоглощающая, безумная, вечная любовь может уйти в одночасье, испариться, исчезнуть. И уж, тем более, Олеся, напрочь ослепленная пылом своей первой страсти, даже и представить себе не могла, что будет способна когда-нибудь - после разлуки - полюбить кого-то другого…
Олеся со своим возлюбленным преодолели все преграды на трудном и тернистом пути к своему счастью. А их, поверьте, было немало… Для чего, спрашивается, вообще было биться лбом о бетонную стену ради отношений, у которых изначально не могло быть никакого будущего?.. Но вот они вместе. Они добились своего. И даже соединены святыми узами законного брака. Олесе казалось тогда, что их счастью просто не будет конца…
На самом же деле все закончилось очень быстро. Практически моментально, можно сказать… Уже через две недели после свадьбы Олеся совершенно не в силах была понять, что делает рядом с ней этот неприятный, абсолютно чужой для нее человек, который был отвратителен ей даже чисто внешне…
Вот тогда к Олесе и пришло страшное осознание того, насколько же не права была ее мама, с пеленок внушавшая дочери, что свою честь нужно беречь смолоду до самой регистрации законного брака!.. Этот долгожданный штамп в паспорте был самой глупой и нелепой ошибкой в ее жизни!
Так тщательно и долго оберегаемая честь оказалась потерянной совершенно напрасно. А Олеська оказалась в западне, связанная совершенно ненужным ей браком с абсолютно неподходящим мужчиной. О том, что эта проблема, в принципе, решается очень легко, - всего лишь еще одним походом в ЗАГС, - она тогда еще даже и не подозревала. Ведь сыграна свадьба, потрачены деньги, родственники с обеих сторон погрузились в глубокий траур, словно и не на свадьбе побывали, а на похоронах… И на фоне всего этого - объявить о разводе… Да Олеся не без оснований полагала, что ее тогда просто-напросто порвут на части. Уж морально-то - точно…
Жестоким юмором данной абсурдной ситуации оказалось то, что именно Олесина мама, так ратовавшая за честь дочери, изначально была против этого брака. Но, если бы не сложные взаимоотношения в родной семье, от которых хотелось бежать за тридевять земель, Олеся, возможно, и не стремилась бы так уйти от нее любыми путями. А уж если бы не мамино суперстрогое воспитание, если бы сама Олеся на тот момент проще относилась бы к отношениям между мужчиной и женщиной, если бы не ждала целых два года заветной официальной церемонии, если бы они со своим избранником просто попробовали жить вместе без росписи, этой нелепой и никому - кроме жениха - не нужной свадьбы никогда и не было бы.
Потому что они попросту расстались бы уже через неделю.
Но такая долгожданная свадьба состоялась. А сразу же после нее любовь - пшик!.. - и исчезла. Испарилась бесследно. И теперь Олеська точно знала, что любовь действительно умирает на пороге ЗАГСа… И вот в замкнутом пространстве оказались два совершенно несовместимых во всех смыслах и абсолютно чужих друг другу человека, еще даже и не понимающих до конца, что между ними просто и не может быть ничего общего…
На память о неудачном и нелепом замужестве у Олеси остался сын. И стойкое осознание того, что все в этой жизни проходит. И хорошее, и плохое…
Потом Олеся, разумеется, влюблялась еще, - и не раз. Иногда очень даже сильно. И далеко не всегда удачно, к сожалению. Порой даже страдала и плакала. Но, какой бы сильной ей в тот миг ни казалась ее любовь, какие бы мучения она порой ей ни причиняла, - Олеся всегда точно знала, что это - еще не конец света. Да, порой бывало очень больно, и она просто не представляла, как найти в себе силы жить дальше. Но, даже рыдая по ночам в подушку от тоски и беспомощности, Олеся всегда знала: это пройдет. Рано или поздно. Нужно лишь просто потерпеть какое-то время, и все пройдет…
Возможно, просто в силу своего рационального характера и жесткого логического мышления, Олеся просто была не способна на вечные, искренние и всепоглощающие чувства, которые испытывают прекрасные героини мелодрам. Может быть, она была просто слишком эмоционально холодной и расчетливой. А вероятнее всего, она просто еще так и не встретила своего мужчину, за которым оказалась бы готова пойти хоть на край света… Но в Олесином случае всегда и безотказно срабатывал один-единственный принцип: с глаз долой, из сердца вон!.. В последующие годы она всегда необычайно легко расставалась с мужчинами, - даже с теми, кто, казалось, был ей по-настоящему дорог. И всегда твердо знала, что пройдет неделя, месяц, год, - по разному бывало, - но все забудется, уступив место чему-то другому. Новым чувствам, новым эмоциям, новым впечатлениям…
Да, вечная любовь до гроба, - это, к сожалению, оказалось совсем не про нее…
Чаще всего ее сердце было совершенно свободно. Нет, она вовсе не стала мужененавистницей, настроенной против всех представителей сильного пола. Она готова к новым отношениям. Наверное…
Просто с годами она все чаще стала задумываться о том, а нужны ли ей вообще эти новые отношения?..
Олеся никогда не ощущала себя одинокой. Отнюдь.
Она просто стала свободной!
Видео
Показать полностью
1