CreepyStory

Он прижался губами к её губам, потом подтянул её повыше, разрыдался и крепко обнял. ...А следом раздался громкий вопль, сменившийся клокотанием и бульканьем. Это Соня из последних сил вонзила свои новые когти и зубы ему в шею...

Тишина... Благословенная тишина. Распростершись на прохладном полу, она повернула голову и взглянула на детский стол, каким-то чудом уцелевший во время беспорядочного бегства Свиносемейства. Даже лампа и стакан-непроливайка остались на своих местах. Захотелось сесть за него и нарисовать что-нибудь. В тиши и покое... Настоящий Рай, о котором она мечтала всю свою жизнь...

Но сколько продлится этот Рай? Как скоро в её детское убежище нагрянут полиция, скорая, репортеры? Что, если до того времени она не успеет... умереть?..

Соня встревоженно завозилась и села, с легким сожалением взглянув на лежащее рядом окровавленное тело.

А потом увидела пистолет.

Ну, конечно! Вот он – выход! В то самое место, где её никто и никогда не потревожит! Оно всегда было рядом, а она мучилась столько лет! И иголки тогда, больше двадцати лет назад, нужно было насыпать в собственную тарелку или уйти на дно вместо Славы... Непослушными руками она взяла пистолет, повертела перед глазами, соображая, как им пользоваться, и сунула дуло в рот.

...

Выбравшись из подвала, Нина поняла, что дальше идти не может. Женя уже собрался нести её на руках, но Сява нашел лучший выход. Повозившись несколько минут, они открыли широкие задние двери морга и выкатили на пустырь каталку с корчащейся в родовых муках женщиной.

- Ма говорила, мусарская тачка через дорогу, - взволнованно забормотал Сява, наблюдая, как Женя достает из её кармана смартфон, - Она сто раз родит, прежде чем мы сюда дождемся скорую!

Они настороженно переглянулись, услышав приглушенный бетонными перекрытиями звук выстрела. И тут же с облегчением заметили на запущенной дороге за пустырем движение – там припарковались несколько машин с выключенными фарами, тихонько захлопали дверцы. Пётр всё-таки успел вызвать подмогу!

Женя включил фонарик на телефоне и суматошно замигал им, чтобы предупредить о своем местонахождении.

- Мы тут! – закричали девочки, смеясь и плача, - Мы живы!

Тут же взвыла сирена скорой, зажглись фары, послышались голоса и звуки многих бегущих ног.

Сява стянул с себя куртку и прикрыл ей мать.

- Бля... Наверное, первый и последний раз из этих дверей выносят живую, да ещё и беременную чиксу, - силясь улыбнуться пляшущими губами произнёс он, - Это так... прёт...

Нина, отдыхая между схватками, вымученно усмехнулась:

- Я всегда знала, что в глубине души ты романтик, сынок...

Эпилог

Борис Тимофеевич изумленно таращился на помятого, заспанного коронёра.

- Что значит – забрали тело?!

- Это значит, - коронёр зевнул, - Что его погрузили в труповозку и увезли.

- Кто погрузил? Куда увезли?

- Не могу знать. Приказ о выдаче тела у меня на столе, - он скрылся в сумрачном коридоре.

Следователь прошел за ним, взял протянутый приказ и удивленно приподнял брови, увидев подпись и печать.

- Ну, хорошо, а... результат вскрытия и прочее...?

- Всё забрали, - пожал плечами коронёр.

- Чёрте что..., - Борис сфотографировал приказ и, не попрощавшись, вышел, на улицу.  

«Чёрте что», - повторил он, но уже мысленно. Все собранные материалы по делу семьи Шароновых пропали. Как корова языком слизнула. Ни оригиналов, ни копий, а он только начал раскапывать...

Адам Александрович Раев, 25 лет от роду. Согласно свидетельства о рождении его родителями были какие-то непримечательные жители глубинки, давно покойные. Его помощник, успевший съездить и расспросить соседей, передал, что упомянутые личности жили замкнуто, выпивали. Детей вроде бы не имели, но не факт, что их не было вовсе. Может быть, подозреваемого воспитывали вдали от биологических родителей сердобольные родственники или друзья семьи...

То же было и со школьным аттестатом, и с армией. Явно нервничающие сотрудники и школы и военкомата подтверждали наличие Раева в своих рядах, но не могли предъявить ни личные дела, ни фотографии. А при последующих обращениях заявили, что информацию предоставят только по распоряжению генерального прокурора. Того самого, который намедни подписал приказ о вывозе тела преступника. В неизвестном направлении. Все это наводило на мысли, что покойный извращенец был близким родственником кого-то из власть имущих.

Учитывая тот факт, что Раев, как две капли воды, был похож на беднягу Шаронова, Борис Тимофеевич всё никак не мог отказаться от мысли, что они братья, и даже затребовал тест ДНК, уверенный, что те самые власть имущие родственники и тут будут чинить препятствия, чтобы оградить от подозрений выжившего из братьев. Но, на удивление, тест был сделан и... не показал ни малейших соответствий! По всему выходила какая-то совершенно нелепая картина.

Живет себе семья Шароновых. Жена – художница, муж – электрик. Муж загулял и ушёл к барышне с кучей детей, а спустя непродолжительное время брошенная художница заводит себе любовника, как две капли воды похожего на бывшего. Но на этот раз не электрика, а извращенца без определенного рода занятий, который начинает маниакальное  преследование новой семьи Шаронова. Насколько возможно такое совпадение? Тем более, в таком заурядном городишке, как этот? Он не верил в совпадения такого масштаба и углубился в изучение биографии Шаронова, отметив, что здесь никаких препонов ему не чинили. Родители погибли, когда он только пошел в первый класс. Воспитывался бабушкой, потом поступил в местное ПТУ, познакомился с Софьей. Все прозрачно и доступно для изучения. Никакой нависшей над ним тени генеральной прокуратуры...

Странно себя вели и пострадавшие. Нина Шаронова всё время, пока велись поиски детей и преступника, цеплялась за него, Бориса, как утопающая, и по первому требованию выкладывала всё, что ей было известно или мнилось, что было известно. Так же она себя вела и в тот час, когда Бориса пустили к ней в послеродовую палату. Прижимая к груди новорожденного, она со слезами благодарности подробно рассказывала все обстоятельства. Так же поступали и старшие дети, и сам Шаронов.

А через несколько дней всё изменилось...

Как-то раз он позвонил ей, чтобы пригласить на очередной допрос, но Шаронова заявила, что явиться в указанный час никак не сможет, так как они будут в отъезде.

Надолго?

Навсегда.

Борис Тимофеевич тут же бросил все дела и сам нагрянул к воссоединившемуся счастливому семейству, застав их аккурат в тот момент, когда они грузили в грузовичок вещи.

- Если не секрет...? – растерянно спросил он.

- Секрет, – с несвойственной ей прежде сдержанностью ответила Нина, - Мы уезжаем и не хотим больше иметь ничего общего с этим городом. Хотим все забыть и зажить счастливо на новом месте.

- Но вы не можете, пока идет следствие...

- Так дело-то закрыто, начальник, - с вызывающей ухмылкой заявил подоспевший старший сын Василий. Борис Тимофеевич хмуро наблюдал, как этот пронырливый и явно неблагонадежный молодец закидывает узлы в кузов.

- Кто мог его закрыть, если?..., - следователь осекся. Понятно. А он, ведущий расследование, конечно, узнаёт об этом последним..., - Вы... продали квартиру?

- Нет, это собственность детей, - произнес вышедший из подъезда глава семейства, держа в одной руке сумку-переноску с младенцем, а в другой – коробку с пожитками, - Потом сами решат, что с ней делать.

- Но тогда..., - Борис Тимофеевич умолк, не желая слушать дежурное вранье про неожиданное наследство. Что, чёрт побери, тут происходит?

Женя сунул переноску супруге и вместе с Василием вернулся в подъезд.  Нина, глядя на беспомощно и растерянно переминающегося с ноги на ногу Бориса, вдруг улыбнулась, приблизилась к нему и заглянула в глаза.

- Не пытайтесь распутать этот клубок, Борис Тимофеевич, - произнесла она с тихой лаской, - Не стоит он того. Мы тоже ничего доподлинно не знаем и не понимаем, кроме того, что так оно и останется. Никто ни нам, ни вам ничего не расскажет, не стоит и мечтать. Тут задействованы такие силы и такие средства, которые нам с вами и не снились... Мы только благодарим Господа, что все живы и все вместе. Только это важно. Понимаете?

Она протянула руку и приложила мягкую, теплую ладонь к его щеке. Борис Тимофеевич, невольно растроганный ее сияющим взглядом, вдруг вспомнил, что обещал жене вернуться сегодня пораньше. У неё билеты в театр, и она хотела пойти вместе...

Нина словно прочитала его мысли и согласно кивнула, дескать, да, только это и важно, а остальное...

- И всё-таки, куда вы уезжаете? – спросил он и смущенно улыбнулся, - Вдруг когда-нибудь будем с женой в тех краях, и захочется навестить...

Нина отняла руку от его щеки и некоторое время молчала. Он уверился, что она так ничего и не скажет, но она мечтательно произнесла:

- Если  вдруг увидите за увитым вьюнами забором прекрасный дом с цветущим садом, с шумной детской площадкой и большим огородом, притормозите и загляните. Вполне вероятно, что это будет наше новое жилище... Большего я сказать не могу. Понимаете? Мы обещали.

Борис Тимофеевич неуверенно кивнул.

- Словом... если заметите что-то, напоминающее Рай Земной...

Из подъезда вышел Василий, закинул последние узлы и поднял крышку кузова. А потом с индифферентным и, одновременно, важным видом забрался в припаркованную рядом новенькую «Тундру». Следом в неё загрузилось всё остальное семейство. Последней села Нина.

- Ищите Рай, Борис Тимофеевич, - улыбнулась она, - Дай Бог, чтобы и вы нашли собственный!

...

Сейчас, воспроизводя в памяти этот странно волнительный разговор, ему пришло в голову, что никакой прокурор, будь у него хоть трижды чокнутый родственник, никогда не стал бы так печься о жертвах этого самого родственника. В лучшем случае, сунул бы пару сотен, но, скорее всего, наоборот, пригрозил бы расправой, если те будут вести себя... нескромно.

А тут, если он все правильно понял, то семейству Шароновых отвалили изрядный куш. И на дом хватило, и на «Тундру» и, наверняка, еще что-то осталось... Да и сам прокурор, вероятно, счастливо потирал липкие ручонки... Дары куда более могущественного покровителя...

Этот покровитель явно совершил ошибку. И приложил все силы, чтобы последствия этой ошибки остались в тайне ото... всех...

Он вдруг вспомнил, что тело Софьи Шароновой по-прежнему здесь – в морге. Его, судя по всему, никто не собирался ни скрывать, ни... забирать. Дозвониться удалось только до её брата, но тот не захотел идти на контакт, отговорившись занятостью. Дескать, делайте с ней, что посчитаете нужным.

Борис Тимофеевич вернулся в морг, прошел в мертвецкую, где среди невостребованных трупов находилась и Софья. Ее, как могли, привели в порядок и удалили все посторонние предметы, включая дохлых змей.

Он глядел на ее худенькое, застывшее тело и невольно удивлялся тому, насколько она отличается от других трупов. Все тела выглядели пустыми, отстраненными, непричастными более ни к чему.

И только она одна выглядела... счастливой.

Она помнила, как сбросив оцепенение, кинулась в спальню, схватила телефон, а потом... Потом он догнал её и начал бить... Она внутренне съежилась, вспоминая эти удары. Методичные, бесстрастные и жестокие. По лицу, по животу, по голове... А она всё никак не отключалась, и уже потом, когда погрузилась в розовый, наполненный болью, туман, слышала, как он спустился вниз и... насвистывая, стал бренчать тарелками. Он ведь, за всей этой суетой, так и не успел поужинать...

- Очухалась?  – услышала она гнусавый голос и с трудом развернулась.

В трепещущем сумраке у стены виднелся ряд клеток. Теперь ясно, откуда на его одежде регулярно появлялась шерсть. Грабил собачий питомник... А она то возомнила!..

А вот и четверо подсвинков! Сидят в своих уютных загончиках. Зарёванные рыльца с любопытством тянут к ней пятачки. В другое время она бы по полной насладилась их жалким видом, но сейчас ей было наплевать. Разве что промелькнула с рассеянным любопытством мыслишка: «А где пятая свинка и Свиномать?»

- Ты кто такая? – спросил её старший, сидя в позе срущей макаки и вцепившись в прутья решётки.

- Никто, - с трудом прошепелявила она, обдирая язык о ставшие какими-то слишком острыми и длинными зубы. Видимо, Адам здорово их переломал, пока топтался на её лице...

Подвал... Ни окон, ни дверей, только на потолке квадратная крышка люка. Но нет лестницы... А из мебели стол, стул и лампа.

- А-а... А я тебя сразу выкупил, как только увидел. Гвоздь злоебучей программы, да?

Соня непонимающе смотрела на него.

- Ну, ты типа эта... натурщица, да? Позировала этому барсуку? Не завидую тебе...

Соня попробовала облизнуть лопнувшие губы, но только еще больше изорвала язык.  На подбородок выплеснулось немного крови. Только держать себя в руках...

- У нас попроще, - с каким-то фатальным спокойствием вещал свинёнок, - Не у всех, конечно. Но мне так, считай, вообще подфартило. Перо в горло и  - сайонара. Малым хуже. А про тебя вообще речи нет.... Только, кажется, змеи раньше сдохнут, чем он их...

- Змеи? – Соня встрепенулась. «Змеи?! ... Держи себя в руках... только держись...»

- Да вон! Рядом с твоей скульптурой..., - Сява кивнул куда-то за её спину.

Соня через плечо уставилась в дальний, тёмный угол. Её скульптура! Так вот какова была конечная цель!

Адик явно не планировал воплощать в жизнь её мстительные замыслы, как она себе вообразила! Только собственные мечты. Первое время он, видимо, действовал чисто инстинктивно, ведомый вложенной в него частичкой ее духа. Но потом увидел её автопортрет, и всё то туманное и неопределённое, что им двигало, оформилось во вполне конкретную цель. Он воссоздавал то место, откуда пришёл. Дом! А домом его был воображаемый бункер в её душе, наполненный гневом, ненавистью, болью, яростью, жаждой убийства... Он просто... строил свой собственный Рай на земле... И своего... Бога.

Отёкшими, как у алкоголички, глазами Соня смотрела на свою скульптуру. Когда-то в незапамятные времена это, действительно, был просто автопортрет. Девушка в джинсовом комбинезоне. Кудряшки, измазанная краской щека, палитра в тонкой руке... Но после ухода Жени она стала меняться: одни детали стали пропадать, другие видоизменяться, третьи добавляться. Всё то, чем она грезила, но не смела воплотить в жизнь, она переносила на свой автопортрет.

Сейчас  в тёмном углу, по-прежнему в джинсовом комбинезоне, стояло... Чудовище. Глаз не было вовсе, широко открытый рот щерился длинными иглами-зубами, на голове вместо прелестных неряшливых кудряшек извивались змеи, как у Горгоны. А вокруг неё корчились в предсмертной агонии все члены Свиносемейства.

Старший подсвинок, закатив глаза, зажимал пальцами располосованное горло, из которого торчала, как рычаг, рукоятка опасной бритвы. Средняя, Лиза, лежала ничком, широко разведя бёдра, а между них виднелся окровавленный жгут из ржавой колючей проволоки. Рот раззявлен в беззвучном визге, а ладошки стыдливо прикрывают едва наметившиеся грудки. Юлино тельце в школьном платьице болталось в петле, которую Чудовище держало в одной когтистой лапе. На кулак другой была намотана синяя, лоснящаяся пуповина, а в самом кулаке сжат и раздавлен вырванный из утробы матери младенец. Мать, явно уже мертвая, распростерлась в луже крови у ног-копыт. У одной из ног. Вторая прижимала младшую, Риту, ко дну сточной канавы, наполненной водой, мусором и палой листвой. Рядом валялось то, что осталось от Мишки. Просто кучка изрубленного в фарш мяса и вихрастая рыжая голова...

«Он лепит из меня... своего настоящего Творца,  - Соня закрыла глаза, - Чудовище, которое породило его... Доводит меня до... совершенства... Копыта, когти... зубы...»

Соня распахнула глаза. Змеи! Он что? собирается...?!

Позабыв на миг про изуродованные руки, Соня схватилась за голову, располосовав при этом щёку и сорвав один из ногтей, но едва заметила это. Голова была чисто выбрита. Она снова метнула взгляд к скульптуре и только сейчас разглядела в сумраке бутыль для куллера со срезанной и придавленной парой досок верхушкой. В бутыли вяло копошились мелкие змеи.

«Держи себя...», - начала было она привычную мысленную мантру, но все поплыло и замельтешило вокруг. Змеи...

Соня зашлась истошным визгом.

...

Нина открыла глаза, уставившись в плохо побеленный потолок. Повернула на подушке голову и поняла, что находится в больничной палате. Кровать была странно узкая и короткая. Как для ребёнка...

Она подскочила, её повело, но она не остановилась и, поддерживая одной рукой живот, выбралась в коридор.

- Женщина, немедленно в постель, вам укол поставили! - раздражённо произнесла девушка в белом на сестринском посту и взялась за трубку телефона.

- Срочно. В полицию! Бориса Тимофеевича..., - лепетала Нина, с трудом ворочая сухим, как комок земли, языком.

- Подойдите. Проснулась, - быстро и тревожно буркнула медсестра в трубку, бросила её и едва успела подскочить, чтобы удержать пьяно валившуюся на бок Нину.

Через несколько минут в палату вошли медсестра и какой-то молоденький полицейский в форме.

- Борис Тимофеевич где? У меня важная информация! Я знаю, где дети!

Полицейский и сестра переглянулись.

- Знаете?  - спросил он, - Откуда же..?

- Мне приснилось, что ..., - она умолкла, осознав, как это глупо звучит. Но как ему объяснить, что это не совсем был сон... Вернее, совсем не сон, а... Она так отчетливо помнила старый сад, людей, вино... Она облизнула губы, ожидая, что ощутит сладкий вкус душистой наливки. Но ничего не почувствовала.

- Илья его звали! – радостно вспомнила она, - Художник! Мёртвый!

- Успокойтесь, - повелительно произнесла медсестра, - Вам промедол поставили. Матка в тонусе. Срочно надо в перинатальный. Скорая уже в пути.

- Мне позвонил кто-то, назвавшись Борисом Тимофеевичем, - припоминала Нина, не слушая её, - Сказал, что дети нашлись... что они здесь, но... Господи... Лиза...

Она вспомнила недоумённые лица медиков, когда она ворвалась в больницу. Вспомнила, как поняла, что её провели, как стала звонить Лизе и как... не дозвонилась. Естественно, не дозвонилась! А потом... кажется, она просто кричала, пыталась что-то объяснить, но её явно приняли за сумасшедшую истеричку и, от греха, поставили укол. Сколько времени прошло? Она кинула взгляд на окно, за которым повис серенький день.

- Борис Тимофеевич не смог приехать, - мягко и сочувственно сказал полицейский, -  Срочный вызов. Появилась кое-какая информация по вашему делу. Анонимный звонок...

Нина немного успокоилась. Раз это Борис Тимофеевич прислал к ней полицейского, значит, её всё-таки услышали и поняли... А потом осознала его слова и завопила:

Не верьте! Это он звонил! Тот псих, который меня сюда выманил!

- Звонок не был ложным, хоть мы и сомневались, ведь звонящая женщина явно была... кхм... пьяна. Её уже вычислили и сейчас допрашивают, но толку немного. Говорит, что какой-то мужик взял в аренду её телефон. Расплатился алкоголем. А потом снова заплатил, чтобы она позвонила в полицию и передала информацию. Мы сомневались, но преступление, действительно, произошло. В доме бывшей жены вашего мужа...

- Кто-то из детей?! – Нина натянулась, приподнялась на локтях, чувствуя неправильную, болезненную тяжесть в животе, словно вместо ребёнка в нее засунули каменный валун.

Полицейский покачал головой, поднялся.

- Поверьте, мы работаем и скоро найдем ваших детей. Постарайтесь не беспокоиться. В вашем состоянии это может быть...

- Фатально! – строго закончила за него медсестра.

- Почему вы меня не слушаете?! – взвизгнула Нина, - Он выманил меня из дома! Забрал Лизу! Но я знаю, где дети! Это старый морг в Вырупаево. Тот, что на пустыре, который несколько лет назад выкупил Азизов под строительство. Немедленно туда! Быть может, мы хоть Лизу успеем...

Она бесилась от его сочувственного, смущённого взгляда, но понимала, что винить в этом можно только саму себя. Какого чёрта она ляпнула про сон? Надо было наплести про еще один звонок...

Полицейский мягко похлопал её по руке и собрался на выход.

- Это не был сон! – вопила она ему вслед, - Это было по-настоящему! Не все вокруг дети Божьи, есть и человеческие дети! И он был таким – человеческим! Его жена создала! Им дали вместе быть после смерти! Она мне фото показала этого морга! Я и не помнила его, пока не проснулась, а ведь из него маму выносили!

Медсестра порскнула прочь. Нина догадывалась, что за врачом. Полицейский же стоял в дверях, в тревоге и растерянности слушая её явно бредовую речь.

- Все будет... хорошо, - неуверенно произнёс он.

- Да что вы на меня, как на чокнутую смотрите?! Я же говорю! Художник Илья и жена его..., - она напрягла память, - Ида её звали! Она мне и показала, где он их держит!

- Ида? – взгляд полицейского внезапно изменился, стал сначала недоверчивым, потом острым, - Ида Бронштейн?

Нина умолкла, во все глаза глядя на него. Имя было ему явно знакомо, и внутри стала разгораться надежда.

- Может быть..., - пробормотала она осторожно, боясь сболтнуть опять что-то не то и спугнуть свой шанс, - Они не назвали фамилию...

- Старуха лет восьмидесяти? Без руки?

- Нет, молодая женщина..., - Нина почти не дышала, - Но, может... Почему вы спрашиваете?

Он выглянул в коридор, потом вернулся к её кровати.

- Я, может, сам спятил, раз говорю вам это. Но Ида  - все-таки довольно редкое имя, поэтому.... В доме той женщины нашли тело старухи, - он сделал паузу, - Ее опознали быстро. Ида Бронштейн. Известная художница. А муж её – Иль – так вообще в своё время, говорят, был звездой...

- Иль-я..., - Нина жадно глядела на полицейского, - Как вас зовут? Я не расслышала, когда...

- Младший лейтенант Егоров Петр Васильевич.

- Петя..., - Нина поймала его взгляд, удержала и сурово сжала челюсти, - Мы с тобой немедленно, сию секунду отправляемся туда.

- Так не получится... Мне нужно сначала...

- Не нужно. Или ты хочешь выглядеть таким же психом, как я?

- Но я не знаю...

- Я знаю путь!

- Подмога...

- Вызовешь по дороге!

- Меня...

- Не уволят. Только еще одну звездочку заработаешь...

- А если вы вдруг...

- Не рожу́! Я обещаю!

...

Спустя полтора часа они припарковались в одном из дворов через дорогу от пустыря. Прежде, чем вызывать (или не вызывать) подмогу, Петр решил сперва лично осмотреть место.

- Оставайтесь в машине, - строго начал он, - Если меня не будет дольше, чем...

- Нет, я пойду с тобой, - оборвала Нина, разглядывая заброшенный морг, который она в последний раз видела, когда он ещё действовал. Вспомнила мамин узенький и дешёвый, обитый красной тряпкой, гроб. У неё не было денег на прощание в ритуальном зале, поэтому желающие проститься должны были по очереди забраться в нутро катафалка. Желающих было немного. Только сама Нина, дети и соседка по лестничной клетке.

В нынешнем же – заброшенном – состоянии морг она видела лишь на фото, которое ей во сне показала Ида. И это окончательно убедило её в том, что все-таки никакой это был не сон и не галлюцинация вследствие введённого ей наркотика. Ида сказала торопиться, потому что для её маленьких может быть уже поздно...

- Вы плохо себя чувствуете, - Юноша беспомощно покосился на её живот, - Вы только все усложните, если начнете рожать... Кроме того, это может быть опасно, если ваш муж действительно там...

- Это не мой муж, - сурово отозвалась Нина, - Более того, я уверена, что это мой муж нашел ту мёртвую старуху и сообщил через посредника в полицию. Возьмешь ты меня с собой или нет, но я пойду с тобой.

Пётр вздохнул и пожал плечами, сдаваясь. Может, ничего там такого и нет. Просто старая бетонная коробка, а всё остальное нафантазировала свихнувшаяся от горя, беременности и уколов дамочка. Но, на всякий случай, он достал из бардачка патроны и зарядил свой табельный пистолет.

Нина, решительно ухватившись за дверную ручку, наблюдала за его трясущимися руками и неуверенными, нервными движениями. Видно было, что до этого он пистолет в руках держал только на учебных стрельбах, но стоит ли ему говорить: «Оставь его в машине, ребёнок. Так будет безопаснее...»

Нет, конечно, она такое не скажет. Она - мать пятерых детей и прекрасно знает, насколько каждому ребенку важно, чтобы в него верили взрослые.

Чувствовала она себя, действительно, плохо. Мутило, качало, словно она напилась водки. Отчаянно болела голова, ребёнок раскаленным камнем тянул вниз, а кости таза и копчик знакомо ныли, предвещая скорое разрешение. Скорое, но все же не настолько, чтобы отказаться от попытки спасти детей.

Они вышли из двора, огляделись и, перейдя через пустынную, крошащуюся древним асфальтом дорогу, нырнули в высохшие заросли лопуха и репейника. Заросли скрыли их от посторонних глаз и, как вскоре оказалось, не только их. Заброшенность старого морга была иллюзией. Добравшись до него, они почти сразу обнаружили хорошо различимые, множественные следы от автомобильных колёс. Кто-то регулярно наведывался сюда, и это был явно не магнат Азизов.

- У моего мужа нет машины, - зашептала Нина, дёрнув Петра за рукав, - Мотоцикл есть, но он с тех пор так и стоит во дворе. Даже колеса спущены.

Пётр рассеянно взглянул на неё, не сразу сообразив, что она имеет в виду.

- И денег на машину у него нет, - продолжила она с непонятной для него гордостью, - Ни на что нет! Он ведь приходил. Голодный, холодный и в помоечных тряпках. Я бы дала ему денег, но у меня у самой... А его зарплатную карту арестовали сразу, как только он сбежал.

Петр приложил палец к губам и покачал головой, чувствуя, что совершает самый идиотский поступок в своей жизни – вероятно, идет ловить своего первого в жизни преступника в компании безнадёжно беременной, накачанной наркотиками и крайне болтливой тётки. Да ещё со всеми признаками энцефалопатии...

«Первого и, возможно... последнего»

- Что?

Юноша тряхнул головой. Он и не заметил, что свои опасения высказал вслух. Впрочем, отсутствие машины его немного взбодрило. Он трусцой двинулся вдоль бетонной обшарпанной стены здания, приседая под чёрными провалами бывших окон, а затем приподнимаясь и осматривая неприглядную внутренность. Ничего примечательного. Усыпанные мусором бетонные полы, сгнившие обрушившиеся стеллажи, покосившиеся раковины, пустые медицинские шкафы с битыми стеклянными дверцами.

Когда они обошли почти все здание и ни в одном из окон не увидели ничего интересного, Пётр расслабился и разжал отчаянно вцепившуюся в застёжку кобуры руку.

- Нет там..., - начал было он и внезапно умолк, таращась внутрь. Нина, в силу роста не дотягивающаяся макушкой даже до подоконников, всецело полагалась на своего спутника и жадно ловила любые изменения на его лице.

- Что? – жарко зашептала она, - Что ты видишь?

Пётр почти пожалел, что увидел. Так хорошо, так удобно было бы не увидеть. Посмотреть сейчас на пузатую тётушку с усталым снисхождением, дескать, я сделал, всё, что мог. А теперь бегом в больницу – рожать!

- Там... люк в подвал. И лестница рядом валяется.

Нина отпихнула его и побежала, тяжело - по-утиному - переваливаясь с ноги на ногу. Полицейский чертыхнулся и поспешил за ней. Следующий проём оказался дверным. Не задерживаясь в широком, уставленном ржавыми каталками коридоре, они быстро нашли нужное помещение.

Многоярусные глубокие ниши в стене с покосившимися, распахнутыми дверцами,  обитый облупившимся кафелем стол с дыркой сливного отверстия в ногах и деревянной поставкой в изголовье, похожей на половинку средневековой, пыточной колодки.

Хорошо очищенный от мусора пятачок по центру являл взору крышку люка. Рядом лежала длинная, сваренная из толстой арматуры лестница. Не сговариваясь, они синхронно опустились на пол и прижались ушами к пыльным плиткам.

- Там кто-то есть! – возбуждённо вскрикнул Пётр и, подскочив, потянул на себя скобу-ручку. Стылое, серое помещение тут же огласилось криками и плачем, словно он открыл дверь в Преисподнюю.

Не успел он толком пристроить лестницу, как Нина почти скатилась по ней, проигнорировав его предостерегающий окрик. Нога соскользнула с последней ступени, и она растянулась на полу. По бёдрам тут же плеснуло тёплой влагой, но она едва это заметила и подползла к клеткам, просовывая пальцы между прутьями, касаясь по очереди своих цыплят и жалея только о том, что не может коснуться их всех одновременно.

«Ааа-Мама!», - на одной надрывной ноте выла Маргаритка

«Мама-а-а-а-а, вытащи меня отсюда-а!» - заливалась слезами Юля.

Мишка от переизбытка чувств даже плакать не мог и только икал, высунув наружу худую ручонку и цепляясь за подол материнского пальто.

«Ма, не парься! – Вася изо всех сил старался бодриться, - Ритка несколько дней температурила, но сейчас уже пошла на поправку. Этот поц давал ей колёса. Не хотел, чтобы мы тут сдохли... раньше времени».

- Сейчас мы вас вытащим, - Нина ласково дотронулась до его бледной щеки, потом оглянулась на Петра, который трясущимися пальцами тыкал в телефон.

Телефон, впрочем, был абсолютно бесполезен здесь, в подвале. Надо идти в машину и вызывать подмогу и скорую по рации. Он растерянно глядел на женщину, прилипшую к клеткам. До неё пока не дошло, что одного ребёнка не хватает. Надо было прямо из больницы вызывать ГБР и отправлять её по адресу их проживания. Скорее всего, чертов извращенец все это время был там, с девочкой. Ведь ясно, что он не потащил бы её средь бела дня мимо предподъездных старух... Но кто бы знал, что вся эта чертовщина окажется правдой?!

Что делать? Освободить детей, вывести в людное место, а потом... Он оглядел навесные замки. Без инструментов не обойтись, а подвал, как назло, сиял чистотой и даже каким-то своеобразным, извращённым уютом.

- Нина Сергеевна, мне придется ненадолго оставить вас. В машине болторез. Без него никак... Заодно доложу начальству.

Он не стал дожидаться её реакции и торопливо взлетел по лестнице.

- С нами порядок, ма, - произнес Сява после некоторого молчания, - Ты лучше... этой помоги. Ей болторез не нужен...

Нина непонимающе уставилась на сына, а потом развернулась и посмотрела в зияющий чернотой угол. Казалось, даже тусклый свет настольной лампы боязливо жмётся, не решаясь осветить его.

Она поднялась, и по ногам тут же потекло. Живот окаменел, но почти сразу расслабился.

«Тише, маленький», - мысленно прошептала она, скрипнув зубами, - «Мы обещали дяде полицейскому...»  

Она подошла к тёмной нише, где угадывались какие-то громоздкие, несущие угрозу формы, достала из кармана пальто смартфон, задержала дыхание и посветила туда фонариком....

Волосы на загривке тут же поднялись дыбом, а ноги приросли к полу. Она не сразу узнала Софью – Женину бывшую. Да и не мудрено. В висящей на кожаных ремнях чудовищно избитой и изуродованной женщине мало, что осталось от той прелестной молодой художницы, к которой она, Нина, так всегда ревновала супруга. На синюшном, отёчном лице глаз почти не было видно; разбитый нос напоминал перезрелую сливу; на подбородок и грудь изо рта текли кровь и слюни. Рот она закрыть не могла, ибо вместо зубов глубоко в её голые дёсны густым частоколом были натыканы короткие швейные иголки. То же было и с руками. Из-под уже мёртвых, отставших от плоти, ногтей торчали вроде бы тонкие гвозди. А голова... Задорные чёрные кудряшки остались лишь в воспоминаниях. Вместо них, к воспаленной и кровоточащей, выбритой коже были пришиты за хвосты какие-то мелкие змеи. Большинство, слава богу, были уже мертвы, но несколько всё еще вяло извивались, тщетно пытаясь уползти.

Смутно отмечая, что схватки усилились, Нина встретилась со своей соперницей взглядом. Глаза той дико сверкали, как два костерка в глубоких узких пещерах. Нина никак не могла понять, как она, находясь в сознании, может молчать? Кажется, если бы её, Нину, так обработали, она бы визжала, выла и билась.

- Я... сейчас помогу тебе, милая, - пробормотала она, мгновенно позабыв былую неприязнь, и оглядела нишу в поисках чего-нибудь, чем можно было перерезать ремни. Заваренный с двух сторон кусок широкой канализационной трубы, напоминающий небольшое корыто; обрывок бельевой верёвки с петлей на конце, моток тонкой, колючей проволоки, древняя опасная бритва с перламутровой ручкой, мусорный мешок, наполненный палой листвой. Странный реквизит был с педантичной аккуратностью разложен в уголке, напоминая операционный стол хирурга... А а рядом беспорядочно навалена гора каких-то разноцветных черепков.

- Он разбил свою скульптуру. Делает живую... - послышался возбуждённый, срывающийся голос Васи, - Мы видели исходный вариант. Мы все там будем, если вы с мусором не поторопитесь...

Нина прикрыла глаза, чувствуя хорошо знакомые симптомы – кто-то невидимый ухватил ее за копчик и потянул, словно намереваясь вытащить наружу весь позвоночник, а живот снова окаменел. Надо было засекать время между схватками, но сейчас было не до того. Она взяла опасную бритву, выдернула лезвие и начала резать ремни, удерживающие Софью. Когда одна из рук безвольно упала, она поняла, что ремни были не очередной пыткой и так замученной до крайности женщины, а скорее подмогой, фиксацией её в пространстве.

Вскоре Софья навалилась на неё, раня когтистыми руками и поливая её плечо кровью и слюной. Нина взвизгнула, почувствовав, как что-то сухое и холодное скользнуло по шее - одна из выживших змей! – но не отпихнула девушку, а, наоборот, целиком приняла на себя её вес и вместе со своей ношей опустилась на пол.

- Все будет хорошо, - прошептала она, пережидая очередную схватку, - Осталось немного...

Она сидела на холодном бетонном полу, поглаживая Соню по спине. Господи, какая худая. Этот комбинезон ей размеров на десять больше...

Услышав движение наверху, она задышала свободнее. Долго же он ходил за своим болторезом!

Она аккуратно уложила девушку рядом и поглядела на лестницу, по которой спускалась... Лиза. Спустилась и тут же горестно захныкала, увидав семью.

А следом...

Нина не могла поверить своим глазам. Она знала, что неведомый мучитель похож на Женю, но не была готова к такому абсолютному сходству! Да, лет на пять моложе, но... как такое вообще возможно?!

- Я же тебя предупреждал, что если приведешь ментов, твои подсвинки умрут более болезненно, - произнес он и с видом собственника положил красивую длиннопалую руку на Лизину шею. Та сразу сгорбилась, словно рука весила тонну.

- Что? О чём?... Кто ты?...

- Записка. Оставил тебе дома, перед тем, как мы с Лизхен поехали есть пиццу...

Нина молча смотрела на него. Он правильно понял её замешательство и нахмурился.

- Если ты не была дома, то как...?

Она открыла рот, еще не зная, что скажет, но тут в проем, кувыркаясь и мельтеша красным, что-то влетело и врезалось ему в голову. Лиза взвизгнула, вырвалась и присела, зажимая уши руками. Мужчина пошатнулся, сделал шаг, другой и повалился.

Петя! А ведь секунду назад она уверилась...

Но в подвал спустился не Петя. Нина смотрела на мужа и едва сдерживала нервическую ухмылку. Припомнилось новогоднее, традиционное: «И тебя вылечат, и меня вылечат...».

Женя быстро пересчитал семейство по головам, чуть дольше задержал напуганные, уставшие на глаза на Нине, отметив под ней потемневший от влаги бетон.

- Не слишком с ней цацкайся, - пробормотал он сквозь зубы, кивнув на Соню, - Это всё её рук дело.

Нина непонимающе перевела взгляд на искалеченную девушку, а он уже отвернулся к поверженному врагу и поднял с пола тяжелый болторез с длинными, красными ручками. Только сейчас он подумал, как рисковал, швыряя его в проём, ведь вполне мог попасть в Лизу.

Адам не шевелился. Глаза закатились, из уха текла кровь. Женя некоторое время стоял над ним, занеся над головой свое оружие и широко расставив ноги. Надо было добить демона, но он не мог. Не мог бить лежачего.

- А что с Петей? – испуганно спросила Нина, наблюдая, как муж направился к клеткам и принялся перекусывать дужки замков.

Он чуть обернулся и хмуро пробурчал через плечо:

- Лежит на пустыре. Этот... ему шею свернул, как цыплёнку.

- Он... вызвал подмогу?

Женя пожал плечами, выпуская на волю детей. Сяву едва держали ноги, и он невольно повис на отчиме, бормоча слова благодарности: «Жека... красава... я твой должник, братуха... ».

Остальные ребята кинулись к матери, боязливо сторонясь скорчившегося подле неё «чудовища».

Послышался стон. Адам зашевелился и сел, пытаясь сфокусировать взгляд на группе посреди подвала. Женя встал, сжимая в руках болторез. Теперь, если враг не угомонится, он не дрогнет! Но тут же почувствовал, как по спине поползли ледяные ручейки пота. Тот достал из кармана пистолет. А он-то еще удивлялся, что несчастный мальчишка пошёл в логово к зверю с пустой кобурой! Зверь был первым... а ему, Жене, достался лишь выпавший из мёртвых рук болторез...

- У меня для вас две новости, свинятки, - заплетающимся языком произнес Адам, - Хорошая и плохая... Хорошая – это то, что я совершенно не умею стрелять. А плохая..., - Он плотоядно усмехнулся, - Плохая то, что в этом помещении невозможно прома...

Он вдруг запнулся и умолк, разглядев среди сбившихся в кучу людей своего поверженного Бога, похожего на вырванный с корнем и растоптанный цветок.

- Что вы... наделали?! – беспомощно воскликнул он, разом растеряв свой глумливый тон, и пополз к Соне. Семья, похожая на стадо овечек, шарахнулась от него прочь, но он едва ли обратил на это внимание. Перевернул девушку и, уложив её голову себе на колени, разрыдался.

- Быстро! Пошли отсюда! – Женя покосился на пистолет, лежавший возле бедра Адама, но решил не рисковать. Подхватил Риту и Мишку и, зажав их подмышками, как поросят, шустро взобрался до половины лестницы и выбросил их наружу. Старшие выбрались сами, а за ними, тяжело застывая на каждой ступеньке, долго поднималась Нина. На последнем отрезке дети ухватили её за руки и совместными усилиями вытянули наверх.

Остался один Женя. Поднял болторез.

Ему казалось, что демон вот-вот очухается, схватит пистолет и в последний миг устроит пальбу, но тот, казалось, совершенно потерял к ним интерес. Сидел, поливая запрокинутое изуродованное Сонино лицо крокодильими слезами и поглаживая на её голове дохлых змей, словно то были сияющие кудри.

Женя колебался. В памяти замельтешили почти забытые воспоминая. Зимний вечер на «Арбате». Девчонка, скромно опустив густые ресницы, раз за разом комкает его портрет и снова начинает рисовать. Покрытые инеем чёрные кудряшки, пухлые губы, похожие на лепестки роз, покрасневший от мороза носик, растянутая потрёпанная шапка... Он понятия не имел, что произошло с этой девчонкой. Как так получилось, что его место занял неведомый и так похожий на него демон... Чем ей помочь? Способен ли он помочь? Нужна ли ей его помощь?

- Жека, бля! – послышалось сверху, - Быстрее! Мать рожает!

Женя еще мгновенье задержался, кусая губы, потом сделал свой выбор и вылез из подвала, аккуратно опустив на место крышку люка, а в скобу просунул одну из ручек болтореза. На всякий случай.

Творец (Окончание)

Нойманн вышел на связь, когда все квартиры сновидцев были осмотрены.

-- Все они даже не добрались до своих квартир, -- рассказывал Нойманн. – Преступники действовали быстро. И по всему городу. Вероятно, мы имеем дело с целой группировкой. Сновидцы из соседнего региона нам помогут удерживать участки нашего отдела под контролем, поэтому пороговые пространства под защитой. Вопрос в том – не атакуют ли они теперь наши объекты в Зазеркалье?.. Наши ребята задержали пятерых, по описанным Лобовым приметам. Троих уже отпустили – у них нашлось алиби… Но всё это – пальцем в небо. Видеокамеры ничего не зафиксировали. Нигде. Ни гражданские – ни с нашего беспилотника. Разведчики сейчас работают с сотовой связью, может удастся отследить кого-то из сновидцев, или обнаружить переговоры по ключевым словам. Так что, всем штурмгруппам, занять свои патрульные точки и быть наготове. В любую минуту может всплыть новая информация.

Бойцы вернулись в фургончик и принялись всё между собой обсуждать.

-- Кажется мне, грядёт пиздорез, -- курил Юра без перерывов – в любую минуту могли вызвать на ожесточённый и длительный бой, где будет не до курева.

Нойманн связался с ними уже через несколько минут.

-- Езжайте по координатам! -- тараторил он. – Вы ближе всех к сновидцу Ивану! Будьте бдительны. Сигналы с их телефонов мы отследили. Но все они в разных местах города. И не перемещаются. Кроме вашего Ивана. Он направляется в сторону спальных районов.

Олег сказал водиле адрес. И тот немедля рванул, даже не успел Олег договорить до конца. Сергеич знал город так хорошо, что мог ездить с закрытыми глазами… Но, как он выражался, глаза держал открытыми только потому, что не любил ездить по лужам. Это у него старое наваждение со времён чеченских войн…

Солнце уже почти зашло за горизонт. Небо темнело. Дорожные пробки рассосались, поэтому ехали они на точку быстро.

Нойманн корректировал координаты. А потом сообщил, что беспилотник, сутками летающий над городом, добрался до источника сигнала. И заметил мужчину в чёрной куртке.

-- Это не Иван, -- сказал Нойманн. – И этот мужик не в джинсах, как похититель Лобова. В спортивках… Вы осторожней, но и не переборщите. Другие группы находят на местах только телефоны сновидцев. Выброшенные. Вместе с их кошельками, электроникой и прочими безделушками. Может быть, что этот мужик просто подобрал телефон на тротуаре в месте похищения…

Мужик шёл по дорожке не спеша. Олег решил взять внезапностью. На открытой местности брать его не хотелось – рядом могли оказаться враги, которые могли бы использовать этого мужика, как приманку. Перестраховаться никогда не помешает. Поэтому расположились впереди по дорожке – за ларьком с мороженым, стоявшим посреди деревьев перед панельками. И схватили его, как только он подошёл близко. Повалили на землю. Затащили за ларёк. Пока остальные держали сектора на контроле, Олег и Юра занялись допросом.

-- Не двигаться! Полиция! Лежать! У тебя есть сообщники?

-- А-а-а! Мужики!... Мужики! Вы че!?

-- Будто ты не знаешь «ЧО»! Как думаешь, бля?

-- Да я… да я вернуть хотел! Нашёл телефон… Я его не крал! Внатуре отвечаю я! Не крал! На «потеряшках» хотел опубликовать!

Олег с Юрой переглянулись. Мужик не врал. Похоже, так оно и было. Олег отобрал у мужика телефон сновидца.

Куча пропущенных. С неопределённых номеров. Это ему пытались дозвониться из Организации.

-- Чего не брал трубу? Если хотел вернуть?

-- Они звонили до того, как я нашёл…А разблокирую я как, чтоб перезвонить-то?... Пароля не знаю!

-- Покажи место, где ты его нашёл.

Мужик отвёл бойцов к углу пятиэтажного дома. Достаточно глухое место и безлюдное – с одной стороны заросли кустов, деревья, с другой – глухой угол пятиэтажки. Закуток, идеальный для нападения. Олег передал Нойманну координаты места.

-- Да вы чо мужики…

-- Не видел никого подозрительного? – спросил Олег.

-- Да никого ваще… Телефон кто-то проебал… Чей это? Депутат какой посеял? Раз у нас теперь спецназы мобилки ищут… ай, не бей, пошутил!

Мужичка отпустили, потому что он нашёл телефон уже после того, как этот телефон пролежал у того угла более двенадцати часов – это подтвердили через операторов связи.

-- Похитители выбросили телефоны и вещицы, -- рассказывал Нойманн. -- Предусмотрительно. А ещё они позаботились о том, чтобы их никто не засёк. В местах похищений нет видеокамер. Поэтому всё это похоже на тщательно спланированную акцию. Лобову очень сильно повезло отбиться… Ещё интересней – это время похищения. Оно не единовременное, как было бы логичнее. А последовательное. И с практически одинаковым интервалом. Это мы определили по временам последних перемещений телефонов…. Ещё разведчики выяснили, что похитители использовали электрошокер. Очень жаль, что они напали молча. Поэтому браузеры не записали их голоса, по которым мы могли бы уже вести работу… Дело – полная дрянь. Спонсоры с нас шкуру снимут за такой глобальный провал… Похитители не оставили вообще никаких следов. Будто они летали по воздуху.

Потом группа Олега дожидалась кинолога. При помощи поисковой собаки пытались взять след, найти, куда же скрылся преступник вместе со сновидцами. Но какой бы хороший нюх у собак не был – они в итоге отходили недалеко от мест похищений, где затем путались, вертелись.

-- Может телепорт? – спросил Олег у Нойманна после наблюдений за собакой. – Как раз у нас похитили недавно тот самый артефакт.

-- Не исключено, -- ответил Нойманн. – Это бы всё прекрасно объясняло. Но надеюсь, что это не телепорт. Потому что тогда мы все окажемся бессильны. От телепорта нет защиты. Мы даже не знаем механизмы этого, чтобы быстро разработать меры противодействий… Успокаивает то, что «телепортанты» крайне редки.

Остаток ночной смены группа провела в относительном спокойствии. Преступников не удалось взять быстро и стремительно. Поэтому отдел разведки, как позже рассказал Калуев, запросил биллинг у операторов связи, при помощи которого выявили всех кто находился рядом с теми местами во время похищений.

-- Потом найдём всех возможных свидетелей, -- говорил Калуев. -- И допросим. Дело, конечно, не мгновенное. Но хули делать. Проёб знатный.

-- Неужели они совсем никаких следов не оставили?

-- Оставили, конечно, -- ответил Калуев. – Только мы не ебём, где. Криминалисты всё осмотрели. И ничего толкового не нашли.

Так прошла очередная ночная смена. У группы следующие два дня были выходные. Олег решил перекантоваться в казармах Штаба, чтобы в случае чего не остаться в стороне. С ним остался только Всеслав. Данилыч сослался на проблемы с бабой, Юра – на какие-то неотложные дела, Антоха – просто лишь фыркнул и закатил глаза, сказав, что если нет приказа от Нойманна, то он идёт домой рубиться в игры; а Серёга сказал, что не выдержит без бухла ещё одну смену – у него и так всё по расписанию, почти что здоровый образ жизни.

Но время в Штабе прошло без особой пользы. Зато Олег из первых уст узнавал о продвижениях в допросах свидетелей. О том, что один куривший у окна дед видел, как странный мужик куда-то тащил другого странного мужика, но в полицию звонить не стал – такая ментальность у людей паршивая. Да и мало ли какие это бухарики после попойки, не «мусорнуться» же теперь…

И даже опросы никак не приблизили Штаб к разгадке. Отдел разведки копал глубоко. Но безрезультатно. Варшавскому сделали серьёзный выговор Спонсоры. Хотя в чём его можно было упрекнуть? Не ставить же на каждого сотрудника по танку в охранение – и тот подобьют, если захотят добиться своего.

Кто-то знал о сновидцах. Тогда подняли все недавние дела в пороговых пространствах. И больше всего подозрений вызывала парочка у «люка сорок шесть», о которой Лобов уже рассказывал когда-то Олегу. Парень удрал, так же всё практически идеально подчистив всё за собой – он определённо разбирался и в компьютерной технике и в криминалистике. Всё это случилось полтора месяца назад.

Нойманн как то обмолвился, что они всё больше склоняются к версии, что это никакая не группировка. А один человек. Движимый жаждой мести.

Это тоже объясняло многое. Например, что все обнаруженные следы от подошв были одинаковы.

Но на беглеца не удалось выйти. Хотя после убийства его девушки в Зазеркалье – отдел разведки так же запросил у операторов связи биллинг. Они хотели выяснить, кто на момент смерти девушки находился рядом с ней. Но, кажется, эти двое знали, с чем имеют дело, и поэтому приготовились к любому исходу заранее. В том числе и к визиту оперативников.

Организация полтора месяца назад вышла и на знакомых «Алины», специалисты допросили всех, чтобы выяснить, с кем общалась девушка. Но девица не отличалась особой общительностью, была скромной, нелюдимой. Её знакомые частенько замечали Алину в компании одного преподавателя «йоги», но тот, как оказалось, никак не был причастен к делу – всё вообще выглядело так, что она встречалась с этим преподавателем лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза тем, кто выйдет на них… По крайней мере, под препаратами Бакытбека этот гуру рассказал, что ничего между ним и Алиной не было – только странные прогулки и поездки, казалось, ко всем знакомым странной девушки…

-- В городе орудует очень опытный сновидец и оператор Изнанки, -- курил Владимир Нойманн на крыльце у Штаба. – Расчётливый преступник… Придётся нам всё-таки выставлять нашим новым сновидцам небольшую охрану. Или работать «на живца». На Лобова. Он последний, кому этот парень может мстить. Мы уже выдали ему бронежилет и несколько гарнизонщиков в охрану.

Когда Олег поделился этими соображениями Нойманна со своими бойцами – началась оживлённая перепалка.

-- Охренеть! -- сказал Антоха. – Один человек смог нагнуть всю Организацию. Даже полиция Зимбабве более боеспособная «организация», ну ёбана насос!

-- А ты служил в Африке что ли? – спросил Юра.

-- При чём тут ваще…

-- Ну вот и не бухти, -- рыкнул Юра. -- Ты в Организации служишь, как ты смог такое допустить? Чтобы нас всех нагнули?

-- Я-то при чём?.. Надо было ставить сновидцам охрану раньше, если они такие редкие и незаменимые. Или хотя бы маячки выдали, отслеживающие их передвижения.

-- И куда им эти маячки запихать? В сраку что ли?

-- Можно найти, куда.

-- А охраны сколько ставить? Взвод? Роту? Батальон? Араву людей ставить на охрану тех, о ком всё равно никто не знает? Кого и не похищали никогда – это конечно охуенная идея. Давай на каждую собаку из Организации охрану ставить. Да и поставь двоих – их нагнут. Поставь десяток – их нагнут, но чуть медленней. И что ублюдок тот провернул это, скрывшись от нас так незаметно, что нигде не запалился… Это значит, что он умеет делать особые вещи. Он не так прост. Раз уж облапошил «полицию Зимбабве».

-- Всё должны просчитывать, я считаю.

-- А ты чёж не просчитал, умник нахрен? Что есть такой человек, способный похитить всех четырёх так быстро, что они даже до дома дойти не успели? Ведь это же так очевидно, нахуй, да? Молодёжь! Постоянно вините тех, кто сверху. Это какая-то болезнь?

-- Ну и душный же ты, Господи…

На третью ночь штурмгруппу Олега подняли по тревоге.

-- Живо отправляйтесь на Артамонова тринадцать! – тараторил Владимир Нойманн. – Там пиздец! Мы думаем в деле замешан преступник, связанный с похищением сновидцев! Потому что пиздец происходит в квартире у матери Сташкевича!

Сергеич, едва услышав рацию, дал по газам так, что бойцы попадали, уронив и кофе и пиццы на грязный пол.

-- Ты не барабаны везёшь!! – воскликнул Юра.

Нужно было добраться к месту максимально быстро.

-- Мать Сташкевича не выходит на связь, -- сообщал Нойманн. – Но его раненный отец закрылся в какой-то «беседке» посреди двора, не сумев добраться до автомобиля. К нему ломится тварь. Она пришла убивать родителей сновидца.

-- Что же это за тварь такая?

-- Отец сообщил, что узнаёт в твари своего сына, -- ответил Нойманн с некоторым ужасом в голосе. – Что узнаёт Сташкевича!

К району бросили ещё две штурмгруппы. Остальных отправили на оцепление квартала.

Группа Олега прибыла к месту быстрее всех. Подняли в воздух квадрокоптер. К моменту прибытия отец Сташкевича оказался уже мёртв. «Беседка» посреди двора была забрызгана кровью. В темноте постройки угадывались очертания разодранного на части тела.

Слышались крики. Редкие прохожие с опаской обрачивались в сторону двора.

-- Покиньте это место! Срочно уходите! – говорили им бойцы.

Из двора выбежали в панике два спортсмена, видимо, со спортплощадки. Они стали свидетелями жестокой расправы.

А следом за ними, из черноты двора, выскочило неуклюжее нечто. Чудовище, сшитое из окровавленных и изуродованных тел сновидцев.

-- Помогите-Е!.. ПРОШУ! НенавиЖУ! АА-а-аА-а! БОЛЬ!... БОЛЬ! СТРАШно! НЕ-ЕТ! – рыдало оно в своей бесконечной агонии, пребывая в непрерывной ярости, в непрерывной боли, в непрерывной жажде убийств.

-- Пиздец! – воскликнул водила. Сначала он хотел взять тварь тараном, но потом подумал, что достаточно тяжёлое чудище способно застопорить фургончик. А затем и пробить лобовое стекло своими заострёнными конечностями.

-- Видим чудище из сшитых сновидцев, крайне агрессивно себя ведёт. Убивать?! – спросил Олег у Нойманна.

-- Не допустите жертв среди гражданских. И не допустите её выход к центральным улицам! По возможности взять живым!

-- Держись на дистанции! Близко не подъезжай! – сказал Олег водиле, взялся за автомат с глушителем, выдвинул тумбу и вылез в люк на потолке. – Все к бойницам!

Тут нужно было доставать пулемёт. Нужно было обстрелять чудовище снарядами из подствольников. Но район был жилой, местные и без того обращали внимание на крики. Шуметь нельзя – все сбегутся к окнам.

Слышались только щелчки затворов и пуль. А ещё безумный рёв окровавленных сновидцев, с которых сняли кожу.

Чудовище всё не хотело умирать – первый рожок Олег выпустил из обычных пуль. Этого оказалось мало. Лишь потом взялся за экспансивные, приказав сделать то же самое и бойцам.

Тварь истошно вопила. Изуродованные лица сновидцев растягивались широченными пастями. Они и хныкали, и рыдали, и кричали от злобы, от ненависти. Кричали на весь двор, пронзительно.

Чудовище бегало быстрее человека. Оно бросилось за ними. Но не смогло нагнать фургончик. Когда на него обрушились экспансивные пули, то чудовище попыталось сбежать.

Пули пробивали в плоти сквозные дыры. На ниточках сухожилий повисли руки и ноги, принадлежавшие сновидцам.

Олег стрелял по твари и не мог отвертеться от гнёта на душе. Казалось, что это он убивает сновидцев. Своих друзей. Он сейчас отправлял в их тела десятки пуль. Он разбивал их лица выстрелами.

От этого в горле стоял ком.

Вот что сделал со сновидцами преступник. Психопат. Это кошмарное зрелище Олег не забудет никогда.

А потом чудовище свалилось на зеленеющую траву, содрогаясь в конвульсиях.

Бойцы спешились, вылезли из фургончика, наготове.

-- ПОМОГИ…. ПОМОГИ… ОЛЕГ!... – послышался голос Хамидуллы, едва чудовище узнало командира. Голос Хамида Олег услышать не ожидал. Это произвело особенно опустошающий эффект.

Неужели даже просветлённые могут быть обречены на подобные муки, на подобные унижения? Неужели даже волю просветлённых можно сломить?!

Тела сновидцев похититель разрезал по кусочкам, сшивая из них единую тварь, сотканную из мучений. Он сохранил их сознания и совместил в одном сосуде. Совместил их истерзанные души, от которых не осталось практически ничего, кроме страданий.

Существо не стали добивать.

Творение психопата отвезли в Штаб. Олег старался не слушать эти безумные вопли брыкающейся твари....

И сновидец Лобов, едва удерживаясь от слёз, проник к уходящим и измученным душам, которых тянули на «дно» астральные сущности. Лобов не сумел попрощаться с этими изуродованными кусками – личности их были сломлены.

Но зато Лобов смог узнать, где их всё это время держали – в одном из заброшенных домов за городом.

Нойманн бросил к заброшке половину имеющихся штурмгрупп. Которые, всё же, никого в подвалах не нашли.

Преступник даже не устроил бойцам никаких ловушек, что казалось очень логичным.

Возможно, его целью были только конкретные сновидцы. А не Организация в целом.

Преступник хотел лишь расправы, мести. С тех пор его в лиминальных пространствах больше никогда не видели. Преступник осторожничал. Он скрылся и затаился.

Однако забывать о казни своих сотрудников было никак нельзя. Психопат, надо признать, был гением, раз уж обвёл вокруг пальца Организацию, раз уж добился своего. Он умело обращался с Изнанкой и представлял огромную опасность для общества.

При помощи неизвестных Организации способов, беглец смог вычислить всех сновидцев, причастных к смерти своей любимой. А потом похитить почти всех их и самым жесточайшим образом запытать.

Он всё просчитал. Все камеры. Все маршруты сновидцев, их привычки.

Он не торопился. Он ждал самого лучшего момента – и он его дождался.

И только когда все удобные факторы сошлись – психопат приступил к делу.

Этим событиям дали название, какие обычно выдают многим провалам Организации.

Во всех соседних регионах, так же пришедших в боевую готовность, дело было известно, как «Инцидент 114».

*

А СПОНСОРАМ сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Владислав Ц. 2000р

Назар Юрьевич 300р.

***

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

— Возможно, вырванные зубы заменялись новыми, — предположил я.

— Зачем вырывать? Сэкономила бы на стоматологе, — пробубнил Яшка. — А кожа под ковром откуда?

Я пожал плечами.

— Может, тоже разновидность самоистязания и наглядная попытка сшить и прикрепить обратно.

Документы на квартиру как сквозь землю провалились, зато из-под стопки простыней извлекся еще один конверт с наличкой.

— Ничего себе! — присвистнул брат, увидев ворох купюр. — Я, конечно, подозревал, что пенсии у наших стариков внушительные, но тут сколько вообще?

— Достаточно, чтобы организовать пансионат для прабабушки и деда, когда он вернется из больницы. И точно хватит на сиделок, если пансионат не вариант, — тетя явно вздохнула с облегчением.

Куда больше ее напугала вероятность того, что на ее плечах появится обуза, нежели чертовщина. Я понимал, что особой любви к родителям погибшего супруга она не испытывала, как и не питала теплых чувств к прабабушке, и появиться на пороге заставила только совесть и страх перед лицом ответственности за брошенных стариков. Яшка, насколько мне было известно, наоборот рвался поддерживать связь и даже время от времени забегал проведать родственников по пути со школы. Моя мама и дядина вдова изредка созванивались, вплоть до кончины первой. Наверное, потому меня и позвали на помощь, хотя мы с братом не общались.

Ужинать за столом прабабка отказалась, попросила занести еду на подносе. Яшка даже повеселел в ее отсутствие, начал рассказывать про учебу в университете, про то, как сложно совмещать с подработкой, взахлеб вещал про недавно приобретенные коллекционные фигурки, тетя только шутливо ворчала, но тоже выглядела куда спокойнее.

— А ты чем занимаешься? — полюбопытствовал Яшка, накручивая на вилку макаронину.

— Занимаюсь репетиторством, помогаю осваивать азы иностранного языка и готовлю к экзаменам абитуриентов, — я старательно запихивал в себя и тушеные овощи и макароны, подавляя позывы вывернуть все обратно в тарелку.

— Яшке бы не помешало на будущее подтянуть язык, — тетя мечтательно посмотрела на сына.

— О, насчет этого можно не переживать, я с удовольствием возьмусь за него, — я кивнул и тетя обрадовалась.

— А скидочку сделаешь?

— Если будет исправно выполнять домашнее задание.

— Буду! Берись за меня, — Яшка положил вилку на стол и протянул мне правую руку.

— Непременно, —  я ответил рукопожатием.

Прабабка вскоре после ужина захрапела, мы позвонили в больницу, чтобы справиться о состоянии деда и бесплотный голос медсестры сообщил о его помещении в реанимацию. Тетя, услышав такие новости, нахмурилась.

— Чует мое сердце, что не дотянет он до утра.

Я подумал точно так же, но не стал говорить вслух.

***

Перед тем, как отправляться ко сну, мы включили телевизор на фон, свет выключать не стали. Яшка быстро задремал, снова вытащив крестик и крепко сжав в ладони. Тетя еще какое-то время листала новостную ленту на телефоне, отвернувшись к стене. Кресло на этот раз казалось мне куда более удобным. Полноценно принимать душ в загвазданной ванной я брезговал, собственно, Яшка и его мать тоже не горели желанием разбавлять водные процедуры чем-то, помимо умывания и чистки зубов.

Я глядел на голубой экран, мерцающий посреди темной комнаты, прикрывшись курткой. Показывали сериал про интриги внутри многочисленной семьи из небольшого городка. Пока я вникал в сюжетную линию одного и персонажей, начал дремать. Ничего не снилось, кроме всполохов красного позади холма, где стоял темный силуэт и звал к себе.

Громкий, мерный стук вырвал из дремы, и я лениво приоткрыл глаза. Телевизор все еще работал, только показывал теперь не сериал. Словно в реанимации, куда увезли деда, поставили камеру и она транслировала, как у деда отрастали ноги, превращаясь в две красных осклизлых трубки. Трубки эти свесились с кровати на пол, и продолжали удлиняться.

Яшка встрепенулся, повернул голову ко мне.

— Кто стучит? — он зевнул и потянулся.

— Может, соседи буянят, — тетя тоже проснулась.

Стук продолжался.

— Нет, прабабка с тростью ходит, — уверенно заявила тетя.

Тук.

Тук.

Тук.

Если старуха действительно передвигалась с тростью, то делала это с трудом.

— Сейчас она угомонится, — тетя посмотрела на экран телевизора и замерла, приоткрыв рот.

Яшка тоже взглянул и тут же зажмурился.

Трубки заполнили собой всю реанимацию, придавив остальных пациентов, а дед сполз со своего места и, вслепую, пытался по этим трубкам добраться до выхода из палаты.

Тук.

Тук.

Тук.

Я насторожился. Старуха стояла где-то недалеко от двери в нашу комнату. Наверное, у трюмо.

— Я посмотрю, — не в силах смотреть на экран, Яшка встал с дивана, выглянул в коридор.

Тишину спящего дома прорезал бешеный крик и вторящий ему нечеловеческий рев. Яшка моментально захлопнул дверь, навалился на нее всем весом. Тетя, взвизгнув от испуга, тоже соскочила с дивана, в панике заметалась возле сына.

— Что там?! Что?

— Держи дверь!

Я тоже рванул на помощь, плечом придавил дверь.

— КОПЫТА! КОПЫТА! У НЕЕ КОПЫТА! — орал Яшка. — ЭТО НЕ ТРОСТЬ!

Рев из коридора сменился лошадиным ржанием, следом — утробным рычанием. И заговорил уже знакомый голос.

— Открой, сука! Открой! ОТКРО-О-ОЙ!

Старуха продолжала ломиться к нам, воя на разный лад, гогоча, хохоча, лая собакой.

— Нужно уходить, — сказал я, но меня никто не услышал среди этой какофонии писков, визгов, воплей, пришлось показать жестом.

Яшка яростно замотал головой.

— Берите свои вещи и, когда я скомандую, выбегайте на улицу и ждите меня у машины.

— Нет, нет, нет! — Яшка уже почти плакал, тетю била дрожь, но она продолжала держать оборону.

— Она не сможет сюда зайти и сцапать тоже не сможет, на вас же крестики! Я выиграю немного времени и спущусь к вам!

Тетя с братом переглянулись, синхронно кивнули, похватали куртки, рюкзак и сумку.

— Готовы? — спросил я.

Снова кивки.

Я распахнул дверь и старуха, чьи ноги действительно претерпели изменения, опешила.

— Ушла отсюда, — я шагнул в коридор, а бабка заблеяла ягненком.

За моей спиной Яшка со своей матерью возились с замком. Щелк! И я услышал, как они вырвались в подъезд, бегом спустились по лестнице. Я попятился назад, к выходу из квартиры. Бабка, впрочем, не торопилась бросаться.

Копыта у нее действительно были. Ну, вернее, так назвал Яшка то, что увидел. На ступнях у старухи не имелось плоти, пальцы ног срослись в нечто похожее на костяной узел.

— Ушла отсюда! — вторила старуха моим собственным голосом. — Ушла, ушла, ушла-а-а-а!

Она ощерилась, открыла рот, дряхлая кожа на лице натянулась — рот растянулся, да так, что хрустнули кости и подбородок оказался на уровне ключиц.

— Захлопнись, — я погрозил ей указательным пальцем. — Нет надо мной власти.

Бабка хрипло засмеялась.

— У тебя что ли надо мной есть?

— Я знаю тебя.

— Нет имени! — развеселилась бабка. — Нет имени! Без имени нет власти!

Подошел к ней вплотную, и та вдруг растеряла свою веселость, пискнула, втянула голову в плечи.

— А чего ты испугалась? — я заулыбался.

Спина прабабки выгнулась вопросительным знаком, звенья позвоночника пропороли податливую плоть, удлинившиеся руки поникли. Теперь они печально скребли паркет когтями, а старуха совсем сникла.

— Ползи в свою каморку, — я щелкнул ее по лбу. — И не мешайся под ногами. Дед помрет, тогда и пообщаемся.

И она послушно двинулась в сторону спальни, недовольно бубня под нос.

Я развернулся, захватил куртку из комнаты, запер дверь на ключ и спустился к машине.

— Господи, — тетя кинулась ко мне, — все в порядке?

— Вполне. Можем заехать к вам домой, чтобы не возвращаться к прабабке?

Яшка, похожий на нахохлившегося воробья, припорошенного хлопьями снега, оживился.

— Наконец-то! — обрадовался он. — Хоть помоемся нормально.

— Да уж, — удрученно промычала тетя. — Я все переживала, мол, ну как бросать беспомощную бабулю в одиночестве, а она вполне за себя постоять может.

Пока мы ехали в соседний район, Яшка от перенесенного страха отключился на заднем сиденье, а тетя шепотом спросила:

— Могу кое-то узнать?

— Конечно.

Фонари, похожие в снегопаде на светящиеся одуванчики, проплывали мимо. Призывно горели вывески круглосуточных магазинов, красным поблескивали огни редких автомобилей на дороге перед нами.

— Ты крещеный?

Я едва смог подавить улыбку.

— Нет.

— Почему тогда тебе не страшно было находиться в квартире и почему ты спрашивал о крестиках нас с Яшей?

Автомобиль повернул направо.

— А чего бояться?

Тетя смотрела прямо на дорогу, сжав руки на сумке.

— Кто ты такой на самом деле? Почему ты тогда за ужином сказал, что власти у той дряни над тобой нет?

— Потому что нет, — меланхолично ответил я. — Символы веры и сама вера помогают только тем, кто в начале своего жизненного пути принял правила игры. Когда та штука заселилась в тела людей, принявших правила игры, сама себе связала руки ненароком. Пытаясь хоть как-то проявиться, штука начала уродовать их тела, пугать окружающих страшными обликами, и, что хуже, начала подвергаться старческим болезням разума. Вы тоже приняли правила. В младенчестве батюшка прочитал над вами молитву, а я напомнил про крестики и иконку.

Тетя вжалась в сиденье.

— Вы позвали меня на помощь, помните? Пригласили в квартиру, пожали мне руку и разрешили взяться за Яшку.

Она стиснула ремень безопасности с такой силой, что у нее побелели костяшки пальцев.

—  Да что вы так перепугались! — я рассмеялся. — Я вас не трону. Столько возможностей было причинить вам вред, однако я же стал этого делать.

— Но твоя мама…

— Мама молила о ребенке и она его получила. В доме малютки обнаружился мальчик. Его оставила бедная студентка, которой самой было не прокормиться. Куда уж там тянуть младенца! Но больше всего ее напугала не нищета, а то, что ребенок родился с коренными зубами.

— А твой отец?

— О, мой родной отец никогда меня не оставлял. Как и не оставлял никого из тех, кто устав обивать пороги церквей и храмов, давая все, что они просили.

— Кто он? — выдавила из себя тетя.

— Вы знаете молитву “Отче наш”?

Женщина судорожно вздохнула.

— Попробуйте прочитать вслух.

После слов “но избави нас от”, тетя запнулась.

— Мой отец тот, чье имя вы произнести не можете, — я повернул к ней голову.

Она занесла правую руку, чтобы перекреститься, но у нее не получилось.

— У меня много братьев и сестер, получивших воплощение среди рода человеческого. Появлялись зачастую в семьях неверующих, да вот одному не повезло. Родился он у батюшки. Седьмой ребенок, младшенький. Матушка жаловалась на дурные сны, будто кто-то в красном приходил к ней в опочивальню и ложился рядом. А потом понесла, истово молилась за благополучные роды и до самого последнего момента старалась находиться в церкви. О снах своих рассказывать перестала, в них к ней являлся все тот же незнакомец в красном и ласково гладил по животу. Закрались у нее подозрения, что не так сильна ее вера, но продолжала молиться. Рожала она на кровати под распятием. И когда появился мой брат, родители ужаснулись его облику, и, вопреки заветам веры, оставили мальчика за порогом теплого дома. Всем вокруг сообщили, мол, ребенок умер. Он действительно умер, но стал искать физического воплощения. И явился на зов молодой девушки, рыдающей над новорожденном в сарае. Девушка позволила переродиться в мертвом младенце, а спустя время задушила подушкой, — я внимательно смотрел на дорогу.

— Наша прабабка, — ухнула совой тетя.

— Верно, но подслушивать чужие разговоры нехорошо, — я щелкнул пальцами. — А потом дедушкина сестра тоже родила мертвого сына. Мой брат вновь воплотился, только спустя время его утопили.

— И теперь твой брат застрял в телах немощных стариков? — тетя приоткрыла окно, закурила.

— Ненадолго. Этой ночью они умрут.

— В ком на этот раз воплотится твой брат? — выдохнула женщина сизый дым.

— Зачем спрашивать, когда ответ известен?

Она покивала, глядя пустыми глазами перед собой.

— Почему не опять в каком-то умершем ребенке?

— Потому что я смогу присматривать и не допускать гибели физического воплощения.

Машина притормозила у девятиэтажки.

— Крестить до конца его не получилось, так что никаких уродств у Яшки не вылезет, — я вытащил ключ зажигания, отстегнул ремень безопасности.

— Как это — не получилось? — опешила женщина. — Он же, он же…

Я улыбнулся.

— Женщина, которую вы выбрали крестной, никому не сказала, что перешагнула порог церкви, истекая красным. Правила игры нарушены.

— Что ты сделаешь со мной? — пробормотала тетя, приложив руку ко рту, вероятно, припоминая детали.

— Мне нет дела до вас, — я поджал плечами.

— Но это же мой сын! И ты его заберешь?! — внезапно выкрикнула она.

Яшка на заднем сиденье вздрогнул и проснулся. Он потянулся, зевнул, потер глаза. И я увидел в зеркале заднего вида, что они блеснули красным. Значит, дед умер, умерла и прабабка.

— Попрощайтесь, и мы поедем, — я хотел было выйти из машины, как тетя выхватила из сумки металлическую пилочку для ногтей.

Острие остановилось в сантиметре от моего горла. Я мягко отвел от себя дрожащую руку, покачал головой.

— Идите домой. Нуждаться вы ни в чем не будете, обещаю. Если захотите, то Яша будет вам звонить.

Тетя заплакала, но выскочила из машины как ужаленная и вскоре исчезла за дверью подъезда.

***

— Луна светит, мертвец едет, тебе страшно?

— Я с тобой ничего не боюсь.

Мы сидели в машине перед зданием ритуального агентства, и нервно хихикали, как хихикают маленькие дети при игре в прятки.

Родной брат, которого я не видел много лет, и я, приехавший издалека, чтобы решить вопросы с погребением чужого, по сути, человека.

***

Благодарю за внимание! Дополнительные ресурсы:

https://t.me/its_edlz - тг канал, здесь истории и разные обсуждалки (очень активный, там еще есть озвучки и окололитературные мемы);

https://vk.com/theedlz - группа вк (но она немножко умерла, хоть там и лежат разные работы, которых нет здесь).

Яшка тоже проснулся.

И он, как зачарованный, сначала вглядывался в проем, потом взглянул на меня. Я приложил палец к губам, мол, ни звука.

Ночник издал треск и погас.

Я, как можно тише, убрал куртку, подобрался к брату, обернулся на дверь.

Две красных точки застыли во мраке.

Затем на секунду исчезли, и появились вновь.

Глаза.

Отдалились, будто их обладатель, взял разбег.

Яшка схватил меня за рукав.

Донеслось старушечье бормотание, и шарканье известило нас, что прабабка двинулась обратно в свою обитель. Брат тут же вскочил и включил верхний свет, разбудив при этом тетю. Она начала было ругаться на нас, но с нее мгновенно слетела сонливость, когда тетя все поняла без слов, только увидев лицо сына.

До рассвета мы не сомкнули глаз, а рассвета пришлось дожидаться долго. Зимнее солнце не баловало ранними восходами. И в ритуальное агентство мы приехали втроем, предварительно отвинтив щеколду. Администратор, сидевший среди образцов венков из искусственных цветов, проводил нас к Елене Александровне. Именно она принесла памятку, пока мы с Яшкой забирали личные вещи из приемного покоя.

Елена, лощенная, ухоженная дама лет пятидесяти, предложила чай, кофе, принесла свои соболезнования и, запинаясь, поведала, что вскрытия еще не было.

— Как не было? — ахнула тетя.

— Сейчас, сейчас, — женщина достала какие-то бланки, пододвинула к нам прейскурант с перечнем услуг.

А следом извинилась и попросила разрешения закурить. Мы синхронно кивнули, немного опешив.

— Вы знаете, с самого начала все не так идет. Я не слишком верующий человек, это касается не только религиозной составляющей. Мне это пока кажется неудачным стечением обстоятельств, — на столе появилась пачка мальборо, тонкие пальцы с длинными алыми ногтями вытащили одну сигарету.

Из миниатюрной сумочки под кожу крокодила пальцы извлекли зажигалку, выдвинулся верхний ящик стола и рядом с пачкой возникла хрустальная пепельница. Елена почему-то напоминала мне одну из жен криминальных авторитетов, сошедшую прямо со страниц газетного репортажа о найденном теле в лесополосе. Шею Елены Александровны украшала массивная золотая цепь с распятием, прямо под ним поселилась крупная родинка с размытыми краями. Мне захотелось усмехнуться, так как либо она слукавила про веру, либо носила украшение исключительно для красоты. Либо ни то, ни другое.

Женщина перекинула с плеч на спину светлые волосы, сглотнула. Чиркнула зажигалкой, затянулась, поджала губы.

— Но мои коллеги, из тех, кто действительно верит во что-то сверх, говорят, что покойная не желает покидать привычный мир.

— Придется, — буркнула тетя.

— Какие-то симптомы нежелания имеются? — поинтересовался я.

— Начнем с того, что скрытие никак не может состояться. Словно не подпускает к себе, — Елена Александровна приподняла четко очерченные брови. — И как бы ей ни закрывали глаза, веки поднимаются.

— По каким причинам не проводят вскрытие? — подал голос Яшка.

— По самым любым. Проблемы с подачей электроэнергии, пропадают инструменты, ответственный за вскрытие застрял вчера в ужасной пробке, а когда таки выбрался — попал в аварию. Можно перечислять до бесконечности.

— Допустим, — кивнул я. — Нам нужен просто гроб, урна и кремация.

— Прощание будем делать? — Елена нервно дернула плечом, вернувшись из россказней коллег к насущным проблемам.

— Нет, — хором ответили мы.

— Венки?..

— Нет.

— Платье подбирать?..

— Нет, — отчеканил я. — Просто гроб, просто урна, просто кремация.

Елена понимающе кивнула. Наверняка, не мы первые, не мы последние на ее веку.

— Если бы никто из родственников не объявился, то покойную похоронили за счет государства через две недели.

— Хоронить нельзя, необходимо сжечь! — произнесла тетя с нажимом.

Тут я даже удивился, ведь она старалась не поддаваться страху и искала рациональное объяснение происходящему.

— Без проблем, — Елена потушила в пепельнице сигарету. — Сейчас рассчитаем. Документы, пожалуйста. Паспорт покойной и того, на кого оформляем договор.

Я протянул свой, держа наготове конверт с найденной наличкой.

После всех подсчетов и озвученной суммы, женщина выдала заполненный бланк, сказала, что вместе с урной выдадут гербовое свидетельство о смерти, справку о результатах вскрытия, документы, необходимые для захоронения останков или их подхоронения в могилу родственника. Предупредила о законодательном запрете разгерметизации капсулы с прахом и развеивания праха над водоемами и прочими природными угодьями.

— Есть любители сделать красиво, как в фильмах, отвезти к морю, попрощаться на берегу…

— Не волнуйтесь насчет этого, — заверил ее я. — К капсуле мы и на пушечный выстрел не подойдем.

— Елена Александровна, ту упертую бабку вскрыли! — радостно выдал администратор, заскочив в кабинет.

Яшка вдруг нервно рассмеялся. Тетя смущенно заулыбалась.

— Это наша бабка, отличные новости, — вздохнул я.

— Простите, — администратор тут же залился краской, принес миллион извинений и ретировался, постаравшись не хлопнуть дверью.

— Славно, — женщина с красными ногтями тоже явно повеселела. — Значит, кремацию организуем побыстрее.

И ее назначили на следующий день, а рано утром попросили приехать на опознание и удостовериться, что именно наша родственница отправится в жерло печи крематория.

Радуясь хоть какому-то просвету среди навалившихся тягостей, тетя и брат попросили свозить их сначала поесть, затем уже ехать в бабушкину квартиру и решать остальные вопросы.

Однако когда мы, сытые и явно довольные, попытались хотя бы провернуть ключ в замочной скважине по возвращению, липкий страх снова до нас добрался. Казалось, что каждая разрешенная задача разветвлялась и подкидывала что-то новое. После получаса попыток зайти внутрь, бесчисленных нажатий на кнопку дверного звонка, мы сдались и начали звонить по номеру вызова экстренных служб.

Вышло не сразу, то не было сети у всех троих, то звонок сбрасывался. Наконец, диспетчер приняла заявку и нам оставалось только ждать, не занимать линию и бегать проверять к подъезду — приехал ли кто. Периодически мы ковыряли замок, уповая на его милость.

Прошел час, два.

Три.

— Здравствуйте! — на четвертом часу ожидания, на площадку поднялась женщина в белой шубке. — Опять попасть не можете?

Яшка понурил голову, угукнул, застыв с ключом в скважине.

— Ох, кошмар какой, сейчас, подождите! — она быстро открыла дверь к себе, скинула шубу, забросила сумку, вернулась к нам.

Я представился, тетю и Яшку она уже видела, и соседка всплеснула руками.

— Это я вам звонила, — затараторила она, обращаясь ко мне. — И “скорую” вызвала, когда бабушке вашей плохо стало, и когда сказала, ну…

Я понимающе кивнул, чтобы ей не пришлось продолжать.

— Откуда вы мой номер взяли? — полюбопытствовал я. — Вы тесно общались?

— Ну, как, — замялась соседка, — иногда она стучалась, чтобы я до аптеки сходила, деньги давала и список необходимого. Хлеба просила купить, жаловалась на больные ноги и нерадивых родственников…

— Нерадивый здесь только я, не переживайте. Живу далеко и не горел желанием общаться.

Соседка явно подбирала слова, потому взяла небольшую паузу. Вероятно, не хотела обидеть. Но я ошибся.

— Могу вас понять. Моя дочка однажды возвращалась домой и встретила вашу бабушку между вторым и третьим этажами, предложила донести пакеты. Сначала бабуля просто кричала, мол, пошла прочь, затем начала сыпать оскорблениями. Ну, доча, конечно, не робкого десятка, сначала отшутилась, потом пару ласковых тоже в ответ позволила, но когда пошел поток неприятных подробностей ее личной жизни, о которых она никому и никогда не рассказывала, кроме меня… Растерялась — мягко сказано.

Тетя стиснула зубы.

— Дочь домой влетела в натуральной истерике, с ней такое лишь однажды было, обычно держится, не показывает виду, что ее обидели, — у соседки задрожали губы.

И, кажется, до меня дошло о каких неприятных подробностях вещала покойная бабка.

— А номер откуда? — повторил я вопрос.

— Чертовщина, не иначе, минутку…

Женщина вынесла из квартиры мобильный телефон, открыла список контактов, долистала до нужного.

Повернула к нам экраном.

“ВЫБЛЯДОК”

Яшка стоял, открыв рот, тетя запричитала и отвернулась.

— Номер сам собой появился в телефоне, клянусь. И что бы я ни делала, он не удаляется. Вот, поглядите, — густо покраснев, залепетала женщина, подобно виноватому ребенку.

Она действительно несколько раз при нас попыталась стереть контакт, но ничего не выходило.

— Я из магазина шла, поднимаюсь на этаж, вот ваша квартира нараспашку, заглянула туда — бабушка лежит на диване, стонет. Спрашиваю — плохо? Давайте врача? Согласилась и, говорит, внукам моим позвони. Да как же я позвоню, вы хоть номера продиктуйте. А она как-то хихикнула, сказала, у себя найдешь. У меня и номер тети вашей сразу нашелся, и номер Яши, но все они по именам, а вот ваш… Она такая красная лежала, на мгновение даже показалось, что голова лопнет сейчас. Вены на лбу вздулись, глаза навыкате. Я и врачей, и полицию, — тараторила соседка. — Вы давно тут стоите-то?

— Прилично, — выдавила из себя тетя.

— А экстренные службы?

— Вызвали, — Яшка кивнул.

Внизу хлопнула дверь подъезда. Я свесился над перилами.

— Ну, хоть кто-то, — вздохнул с облегчением, увидев мелькнувший форменный рукав и нашивку на нем.

Первой поднималась дочь соседки. Увидев нас, она кротко поздоровалась, и скрылась в прихожей соседской квартиры, следом за ней поднимались двое полицейских.

— Знакомые все лица и повторный вызов, — нараспев сказал грузный мужчина с увесистой папкой в руках, кивнул соседке.

Второй остался у мусоропровода между пролетами, поскольку на площадке и так хватало народу. Грузный мужчина обвел взглядом всех присутствующих, цокнул языком.

— Звоните в службу вскрытия замков, передадите мне трубку.

Я нагуглил номера телефонов служб, позвонил по первому попавшемуся, безликий голос озвучил ценник, поинтересовался имелась ли у меня прописка по адресу заевшего замка, я просто отдал телефон полицейскому. Он представился, разрешил вскрывать без его присутствия, достал из папки бланк, начал его заполнять, мы диктовали необходимые данные. Мастер пообещал приехать в течение сорока минут, полицейские удалились на следующий вызов. Соседка практически силой затащила нас троих на чай, и пока кипятилась вода, а на столе перед нами возникали все новые угощения, рассказала:

— Ваша бабушка меня называла Мариной, я еще удивлялась, всегда по имени, Светой, а тут на тебе.

Я поморщился. Имя матери резануло слух.

— Мою маму звали Мариной. Наверное, называла вас так из-за короткой стрижки, да и цвет волос одинаковый.

— Наверное, — пожала плечами Светлана.

Ее дочь не присоединилась к чаепитию, но оно и к лучшему. Светлана делилась переживаниями о стариках, запертых в квартире, делилась и страхами.

— Очень неспокойно было в последнее время, незадолго до кончины вашей бабушки. Постоянно шум, беготня на площадке, в дверь сколько раз тарабанили. Подойду, гляну в глазок — никого, только свет горит. Но, наверное, кто-то ж был, раз датчик движения среагировал. И стук за стеной, мерный такой.

— Может, прабабушка с тростью ходила? — вклинился Яшка. — У нее у кровати стоит на всякий случай.

— Может, может, — поддакнула Светлана. — Но вот беготня на площадке... Будто дети какие шалили.

Рассказала о молодой девушке в старомодном платье в горошек, которая приходила в двенадцатую квартиру. И ладно бы на дворе лето было, так она даже посреди зимы в таком наряде заявлялась. Когда никто не открывал, она терпеливо стояла до победного.

— И как не замерзла, — хмыкнула тетя, а Яшку как кипятком ошпарили.

— Можно показать вам одну фотографию? Ну, как в квартиру попадем, вынесем и покажем! — на одном дыхании выдал Яшка, выронив надкусанное печенье.

— Конечно, вообще не проблема.

Мастер по взлому прибыл через двадцать минут. Он поинтересовался деталями ситуации и попросил ключ, который упрямился. Сначала повозился с ним, потом полез за инструментами в сумку.

— А вы не пробовали позвонить прабабушке? — в шутку предложил мастер, включив фонарик. — Ну, вдруг возьмет трубку и изнутри откроет.

— Не возьмет, — уверенно заявил Яшка, однако я по памяти набрал номер и мы услышали гудки, а в прихожей раздалась глухая трель.

Гудок. Гудок. Гудок. Гудок.

Щелчок.

Трубку все же подняли.

Сначала что-то зашелестело, а потом я услышал:

— Привет?

Я совершенно точно услышал голос покойной. Перепутать его с чьим-либо еще было просто невозможно из-за интонации. Вопрос ли, утвердительное предложение ли — интонация всегда шла по восходящей.

— Открой дверь, пожалуйста, — попросил я.

Яшка вопросительно кивнул, мол, ну, что там? Я без слов протянул ему телефон.

— Ба, — начал было он, резко осекся, шарахнулся в сторону, торопливо сунул телефон обратно в мою ладонь.

— Не прабабка, — просипел он.

Я снова приложил динамик к уху.

— Помнишь, помнишь, как я тебе вилами на даче ногу почти проткнула? Уродец, надо было лучше целиться, сразу в глотку, чтобы наверняка, закопать под домом, где я закопала отца своего, отца моего отца, отца его отца? — теперь говорил хор мужских и женских голосов.

И следом донесся смех.

— И вилы вошли в ногу как по маслу, даже шрам остался. Заколоть она тебя хотела, да машина за забором остановилась, а ты заорал, как резанный…

Я сбросил вызов.

— Ну, чего там? Откроет? — спросил мастер.

— Нет, вскрывайте.

Через несколько минут замок щелкнул, дверь распахнулась. Из прихожей на нас смотрел холодный мрак. Как будто все окна разом не просто занавесили, а закрасили черной краской.

И две красные точки.

Только были они не на уровне глаз взрослого человека, стоящего на двух ногах, а словно в темноте поджидал зверь, припавший к земле для прыжка.

Мастер испуганно дернулся, попятился.

— Собака что ли? — промялил он, таращась на точки.

Яшка мигом хлопнул по выключателю, который находился слева от входной двери. И мастер заверещал.

К нам по-пластунски полз дед.

Уж не знаю каким образом у него получилось спуститься с кровати, поскольку я-то считал, что у него просто ноги отказали. В реальности оказалось, что вместо ног у него имелись два полусгнивших огрызка. Он полз и оставлял за собой след из гноя и бурых ошметков. Соседка Светлана, возникшая за нашими спинами, чтобы проверить как и чего, заорала во всю мощь своих легких, кинулась вызывать “скорую”.

Когда деда увезли, тетя, перебарывая рвотные позывы, принялась намывать пол. Я отобрал было у нее тряпку, но она не позволила. Прабабка молча наблюдала за нами, встав в дверном проеме своей спальни.

— Я к нему заходила, я не заметила, мне и убирать, — отчеканила она.

— Нельзя притрагиваться к мерзости, — я все же выхватил тряпку, швырнул ее в ведро с водой, принес с лоджии газеты и расстелил поверх следов.

— Нужно покинуть квартиру, — пискнул Яшка.

— А ее куда? — тетя махнула рукой в сторону старухи.

Та молча закрыла дверь и по скрипу мы поняли, что она улеглась в постель.

— Идите на кухню, — попросил я у тети и брата. — Хотя, Яшка, найди ту фотографию, покажи Светлане.

Брат охотно кивнул, тетя пошла ставить чайник. Сам я зашел в комнату прабабки, притворил за собой дверь. Хлопнула входная, брат ушел. Сел в кресло напротив кровати, поморщился от запаха. Старуха тут же приподнялась на локте, нахмурилась.

— Чего пришел? — проворчала она.

— Расскажи про своего первенца. Ты его задушила подушкой, а он пообещал прийти через кого-то другого.

— Уйди, не мешай спать, — прошамкала прабабка.

— Не уйду. Он пришел через сестру твоего зятя, верно? Почему не выбрал другого человека?

— Уйди!

— Не уйду, — прошипел я. — Говори.

Старуха недовольно хмыкнула, улеглась на подушку.

— Я прекрасно помню твои байки, — нараспев протянул я. — Почему он пообещал прийти именно к твоим родственникам и обрести плоть в одном из них? Кто он такой?

Прабабка закрыла глаза, натянула одеяло до подбородка.

— У зятя моего иди и спроси чего его сестрица натворила.

— Твоего зятя увезли в больницу. Твоя дочь умерла. Все умерли, только вы с дедом пока живы. Рассказывай, а то останешься один на один с тем, кто таки до тебя добрался.

— И отец твой издох что ли? — криво ухмыльнулась бабка. — На него тоже перекинулось?

— Разбился на машине. Рассказывай.

Старуха прикрыла глаза, тяжело вздохнула.

— Не отвяжешься ведь?

— Нет.

— Ты хоть крещенный?

— Говори! — я не выдержал и повысил голос.

Бабка вздрогнула.

— Ты не перегибай, прояви хоть какое-то уважение.

— Почему эта дрянь прицепилась к семье?

— Я сама позвала, а потом испугалась, — едва слышно произнесла старуха. — Ты помнишь, что говорила тебе про прадеда? Работящий, не пил, не курил. Только не любил меня никогда, но выбора особо не было. Либо за него, либо за Петьку идти пришлось бы, а Петька не просыхал, ленился.

Она сжала пальцами уголок одеяла, а я удовлетворенно кивнул.

— Поженились мы, значит, и начал муж меня бить, насиловать. Потом я узнала, что сватали ему другую девушку, полюбил он ее без памяти. За него не выдали, нашли жениха побогаче. Вот Яшка и на мне и отыгрывался.

Произнесенное имя неприятно кольнуло. С ним я ассоциировал только брата, прадеда никогда не доводилось видеть, он умер от инфаркта за пять лет до моего появления на свет.

— Требовал наследника родить. Да только выносить не получалось, тяжелела и скидывала. И вот однажды получилось дитё, Яшка даже повеселел, переменился в характере. Пальцем не тронул, ласковым стал.

Прадед не застал роды, он уехал на заработки, и за будущей молодой матерью присматривала свекровь.

— Она меня потаскухой называла, — глухо молвила старуха. — Говорила, что дитё я нагуляла, мокрым полотенцем лупила и спать гнала в сарай, сама на печке пристраивалась, запиралась изнутри. Там, в сарае, я и родила. Мертвенького.

Я молча слушал, как бабка начала плакать. Тихонько всхлипывала, сетовала на судьбу.

— И в тот самый момент, когда я, красная с ног до головы от крови, позвала.

— Прям уж с ног до головы?

— Так казалось, — старуха вытерла глаза. — Сначала просто звала на помощь, думала, что свекровка одумается, придет хотя бы пуповину перерезать. Но потом замолчала. Поняла, что Яшке расскажет про мертвого ребенка, он бы точно в гроб загнал. И тогда открылась дверь сарая.

Я откинулся на спинку кресла.

— Не свекровка вопли услышала. Даже не знаю как говорить… Вроде и на человека похоже оно было, а вроде и нет. Красное, скукоженное, склизкое. Как протухшее мясо воняло. Подобралось поближе и начало нашептывать, мол, ты не бойся, дай тело мне, я родился вот таким, прогнали родители, ужаснувшись тому, что произвели на свет. Вырасту, помогать стану, да и в деньгах никогда нужды не будет. Я и согласилась, дуреха. Оно пуповину перегрызло, начало пожирать мое дитё. Я отвернулась и не поворачивалась, пока не услышала крик. Мертвенький ожил, порозовел, а той мерзости и след простыл. Потом только поняла, что оно в сыне переродилось.

— Дальше, — поторопил я, игнорируя слезы и всхлипы.

— Я доковыляла до дома, думала, что помру сама. Слабость, да и крови потеряла прилично. Не померла. Постучалась в дверь, проорала, что внука принесла. Тут свекровка и оттаяла, мигом меня завела в тепло, побежала за помощью. Яшка вернулся, порадовался здоровому сыну. И вроде как стало все налаживаться…

— Но?..

— Эта тварь росла уже с проклюнувшимися коренными зубами, острыми, как бритва, и каждое кормление стало пыткой. Кусал за грудь, пока сосок не откусил на левой. В ней потом рак появился, отрезали.

— И ты задушила ребенка?

— Задушила! — почти что прорычала старуха. — И тебя бы придушила!

— Ну, мне неплохо доставалось кабелем в детстве. Потом вы с мужем зачали дочь, мою бабушку?

— Да, да, — прокряхтела бабка. — Но та тварь пришла потом на зов сестры твоего деда. Ее сын тоже мертвым родился. Но потом ожил.

— И потом утонул, — у меня не получилось сдержать смешок.

— Не утонул.

— Неужто ты еще одного убила? — я оперся на подлокотник, привстал и приблизился к лицу старухи.

По ногам потянул сквозняк. Бабка поежилась, отодвинулась от меня подальше.

— Дядька твой его утопил. Давно подозревал, что что-то не так. Тот говнюк рос кровожадным, убивал животных и однажды почти убил человека. Я дядьке твоему все выложила, и ушли они на озеро вдвоем, взяли алкоголя побольше. Специально, чтобы срок не дали за мразь. Все и решили, что дрянь утонула по пьяни.

— Только сестра деда знала и плюнула в лицо мертвого дяди на похоронах.

В спальне резко потемнело.

— Нянькалась с той штукой до самой своей смерти, приголубив в самой себе. А потом перекинула на деда, на бабушку и на тебя саму. И теперь оно ищет воплощения в ком-то помоложе, а тут и Яшка удачно подвернулся, да? — я снова опустился в кресло, поерзал.

Снова хлопнула входная дверь. Наверное, Яшка вернулся от соседки после расспросов о фотографии.

— Знаешь, почему тебя вилами заколоть пытались? — прошипела старуха.

Я встал с кресла, посмотрел на нее сверху вниз. С легким хлопком лопнула лампочка в настенном светильнике. Осколки осыпались на пол, я наступил на них, сделав шаг к кровати, и осколки захрустели под моими ногами. Я сел на корточки у изголовья, широко улыбнулся.

— Знаю. И надо было пользоваться возможностью.

Бабка попыталась перекреститься, только рука не поднялась. За дверью послышалась возня и я понял, что беседу подслушали.

— Кто ты? Зачем задаешь вопросы? — испуганно прошептала старуха.

Я улыбнулся еще шире и уголки рта доползли почти до ушей.

— Чтобы убедиться, что ты действительно заключила договор.

Старуха охнула, с трудом перевернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой, дрожа от накатившей жути.

— На склад приедете в рабочее время, назовете фамилию покойной, вам все выдадут, только вот…

— Что? — я оторвался от писанины.

— С сумкой дело такое, даже не знаю.

— Какое? — Яшка шмыгнул носом.

— Там лежало столько лезвий одноразовых. Моя коллега неосмотрительно руку сунула, когда документы доставала, порезалась.

— А на руках бабушки порезы были? — я ручкой открыл паспорт и застыл на месте.

Лезвия лежали и там, ими были переложены страницы, словно покойная решила сделать своеобразный гербарий из удостоверения личности.

— Не могу вам сказать, я собственными глазами не видела. Будете забирать справку о вскрытии, спросите у врача.

Мы пересчитали наличные денежные средства, я дописал акт, поставил свою подпись о принятии вещей, написал номер телефона. Медсестра сняла ксерокопию с моего паспорта, попросила расписаться в каком-то журнале, и перед нашим уходом, перегнулась через стойку регистрации, понизила голос до шепота:

— Я ничего сама не видела, но слух пополз…

— Какой? — я тоже зашептал.

— После объявления времени смерти, когда ее везли по коридору из операционной, простыня сползла с лица и у покойной открылись и задвигались глаза. Как будто она смотрела по сторонам и думала кого бы еще забрать с собой.

Яшка позади меня икнул и отшатнулся.

— Спокойно, — тихо бросил ему я, приблизившись.

Медсестра свела густые брови к переносице, тяжело вздохнула, попрощалась с нами.

***

Когда мы ехали обратно, позвонила тетя. Сразу подумалось о прабабке и ее проделках. Но тетя  всего лишь сообщила, что прибыла женщина из ритуального агентства и хотела бы переговорить с тем, кто станет заниматься похоронами.

Женщина не стала дожидаться нашего возвращения, оставила свою визитку, короткую памятку о действиях при потере близкого и попросила позвонить позже. При звонке она попросила приехать на следующее утро, чтобы обговорить все детали организации процесса, сообщила, что тело покойной увезли на вскрытие и как раз к утру у нее будет на руках справка о результатах. Попросила привезти документы бабушки, чтобы их обменяли на гербовое свидетельство о смерти. Я посмотрел на адрес агентства. Оно находилось на территории больницы, куда мы обращались за личными вещами.

— Удобно, — пробормотал Яшка, тоже пробежавшись взглядом по визитке. — Помер и недалеко до гроба ползти.

Я тихо рассмеялся.

— Ты уверен, что после смерти вообще можно куда-то доползти?

Брат тоже посмеялся, а потом посерьезнел.

Остаток дня мы провели в неприятных хлопотах. Документы, казалось, специально распихали по разным укромным местам, чтобы у живых возникли сложности с поисками. Мы находили лезвия, иголки, булавки, советские значки, положенные острием крепления вверх. Находили записные книжки и дневники с несуразными записями, непонятные рисунки простыми карандашами. Они точно не могли принадлежать рукам мамы или дяди, или моим, при всей любви к изображению необычных существ, подобные плоды мое воображение породить не могло при всем желании. Скрюченные создания, выглядывавшие из-под  дивана, остроносые мерзкие морды за окном лоджии. Детализации не требовалось для того, чтобы узнать локацию. Все эти чудовища ютились в той квартире, где мы находились. И у каждого монстра, усердно выведенного серым грифелем, красной шариковой ручкой были обозначены глаза.

Яшка нервничал. С наступлением зимних сумерек, поглотивших видимую часть незатейливого пейзажа за окном, он все чаще говорил об ужасе перед грядущей ночью. Тетя возилась на кухне, готовила ужин для нас троих и для стариков. Прабабушка пока не показывала носа из своей комнатушки, дед дремал под пение радиоприемника. Тетя не хотела и слышать про жуть, обуявшую Яшку, она пока придерживалась скептической точки зрения и уповала на “показалось”.

— Переносчики красного, — вырвалось у брата, когда он наткнулся на очередной рисунок.

— Что, прости? — переспросил я с улыбкой. В коробке с инструментами нашлась еще одна порция человеческих зубов. Здесь же обнаружились окровавленные плоскогубцы и выдранные ногти. Я поспешил закрыть коробку, отодвинуть ее подальше, пока Яшка не заметил.

— Везде красный цвет, — брат грустно вздохнул. — Как будто он пришел поглотить любого, кто переступит порог квартиры.

Повисла гнетущая тишина. Только настенные часы мерно отсчитывали проходящие секунды. От стука во входную дверь мы оба подпрыгнули на месте, а в комнатенке заверещала прабабка. Я услышал быстрые шаги тети.

— Я с ней посижу, посмотрите кто пришел, — бросила она на ходу.

Яшка судорожно сглотнул.

— Не открывай, — прошептал он.

— Почему? — я уже двинулся в сторону прихожей.

— За дверью никого не окажется, — одними губами произнес брат.

И действительно. Я посмотрел в глазок, а на лестничной клетке увидел только двери соседских квартир да тусклую лампочку. Хотел было вернуться к поискам, но взгляд зацепился за датчик движения аккурат над квартирой напротив.

Он подмигнул красным.

В затылке эхом отдались слова Яшки о переносчиках.

Впрочем, могло прошмыгнуть животное, или, возможно, кто-то из жильцов миновал наш лестничный пролет. Свет, словно успокаивая, потух. Но оторваться от зрачка я не мог. Постоял там еще немного.

И датчик, снова мигнув, включил свет.

Я сделал несколько шагов назад, в дверь опять постучали.

В прихожую высунулся Яшка, трясясь осиновым листом.

— Раньше только ночью стучали, и под утро, — проблеял он.

— Да кто там ломится? — нетерпеливо воскликнула тетя.

Мы с братом переглянулись.

— Ошиблись квартирой, — выдал я первое, что пришло в голову.

Слышалось, как бурчала прабабушка, как заворочался дед. К нему я так и не зашел с момента приезда. Меня не слишком беспокоило то, что я увижу, как крепкий мужчина превратился попросту в мощи, способные поддерживать простой диалог. Немного беспокоило то, что если я войду в спальню, то придется разговаривать, а мне не слишком хотелось.

Яшка вернулся к поискам, включил телевизор, чтобы отвлечься. Тетя уложила прабабушку спать, заглянула проверить деда, тот попросил поесть. Я заметил, что даже с наступлением сумерек, тетя не стала зажигать у него свет. Потом двинулась на кухню. Пол жалобно поскрипывал под ее весом, уподобляясь тоненьким голосам, молящим о помощи и пощаде. Зашумела вода, загремели тарелки и столовые приборы. Я постоял возле трюмо, рассматривая самого себя в отражении зеркала. Бледный и уставший. Благо, седины не прибавится.

— Нашел чего-нибудь? — спросил я у Яшки и тот крупно вздрогнул, выронил из рук очередной фотоальбом.

— Что такое? — я бросился к брату, по щекам которого текли слезы.

— Ты был прав. И я был прав, — он тихонько шмыгнул носом, обтер лицо рукавом толстовки.

Протянул снимок.

Дедушка и его сестра на фоне пышно цветущего сада. Молодые и очень воодушевленные. На голове деда еще не завелась лысина, зато он уже обзавелся усами, в улыбке насчитывались все зубы, его сестра гордо выпятила грудь, вероятно, хвастаясь новым платьем в горошек. Дедушка на тот момент не успел жениться, дать имя своему первенцу, развестись и жениться на моей бабушке. Его сестра только-только родила. Вдалеке угадывались очертания дома, где они провели детство. И если все и вся на фотографии отображалось разными оттенками черного, серого, то глаза сестры деда были красными. Я поскреб ногтем, подумал, может, фломастер или карандаш, подставил снимок равнодушному желтому свету люстры. Понадеявшись на какой угодно дефект, я просто положил фотографию обратно.

С сестрой деда мне доводилось общаться всего несколько раз за свою жизнь. Знал, что она работала на молочном заводе и холодильник всегда был до отказа забит продукцией этого самого завода. Знал, что давным-давно был сын, знал, что после того, как сын утонул, сестра деда переехала к престарелой матери. Дедушка старался избегать походов в гости, пусть обе женщины жили буквально в соседнем доме, где им выделили квартиру после сноса дома.

Знал, что когда сын утонул, сестра деда долго сыпала проклятиями и обвиняла в гибели единственного ребенка моего дядю. Грозилась превратить его существование в ад, а когда дядя попал в автомобильную аварию, явилась на похороны и, злорадно скалясь, плюнула в лицо дяди, лежавшего в гробу посреди прощального зала. После этой выходки она превратилась в затворницу, подбирала бродячих кошек, и позвоночник каждого несчастного животного обнаружился под матрасом. Под ним же нашлись фотографии утопленника, и прочих родственников. Живых или уже отправившихся к праотцам.

За исключением моих снимков.

У сестры деда их никогда не имелось, она попросту не признавала меня частью семьи, и я знал почему в альбомах квартиры бабушки моего лица никто никогда не видел. Мама, вероятно, уже тогда обо всем догадалась, но против силы, перемалывающей жизни, подобно жерновам, пойти не могла. Поэтому пыталась перестраховаться. Уехала из города как только получила диплом о высшем образовании, и когда ее однокурсники сетовали на распределение, она вцепилась в предоставленную возможность покинуть родные края мертвой хваткой. Работая по специальности на моторном заводе, познакомилась с моим отцом, всеми правдами и неправдами отбрыкивалась от приезда к бабушке. Когда у родителей появился я, усыновленный отказник из дома малютки, мама покрестилась и только после этого согласилась навещать родных.

Никогда не высылала бабушке по почте фотографий, ни моих, ни своих собственных, отказывала по приезду в просьбе сходить в фотоателье и запечатлеться на снимках на память. Перед сном я слушал сказки не только про Василису Премудрую, Ивана Царевича и Серого волка, я слушал про того, кто бродил в ночи, взывающего к человеческим слабостям и горестям. Про того, кто с радостью откликался на зов израненного сердца, сулил несметные богатства в обмен на сущий пустяк. Про того, кто надевал маску сочувствия и сострадания, кто втирался в доверие, сворачиваясь на теплой груди холодным змеиным клубком. Внимал каждому слову.

Я знал, что над входом в нашу маленькую, теплую квартиру, под обоями с нежным узором, золой из костра, в котором мама сожгла свою косу, был начертан крест. С тех пор мама никогда не отращивала волосы, всегда ходила с короткой стрижкой. Под порогом, намертво сцепленный с цементом, поместили освященный ножичек.

Острием вверх.

— Но мам, — заметил тогда я, — а как же окна? Неужели тот, кто ходит в ночи, пользуется только дверьми?

Мама тогда побледнела, шепотом попросила пойти погулять, а когда я вернулся, то увидел кресты и над окнами, которые вскоре спрятались за картинами с вышивкой.

Из-за юношеского максимализма, давшего побеги из пубертатного периода, я со снисходительной улыбкой смотрел на то, как мама обновляла крестики под картинами. Однажды даже поднялся на стул, и при ней, шутки ради, попытался ластиком стереть только что начертанный оберег. Мама тогда разозлилась так сильно, что в первый и последний раз ударила меня по руке.

— Не смей! — сердито проклокотала она. — Не смей, слышишь? Ты просто не представляешь, что может произойти со всеми нами.

— Ты же говорила, что эта штука придет только за кровными родственниками…

— Придет, еще как придет, — мама погрозила пальцем. — Но это не значит, что она не сожрет тебя, овладев мной! И папу сожрет, сожрет соседей, пользуясь моим ртом и моими зубами!

Мама сопротивлялась как могла, потому что та штука, игнорируя любую попытку отстрочить ее появление, все равно до нее добралась. Выросла раковой опухолью в кишечнике, вытеснила зубы нарывами и кровоточащими гнойниками на деснах. Превратила горло в незаживающую рану, сделала так, чтобы выпали ногти и волосы. Мол, ногти и зубы даны тебе были, чтобы выгрызть себе путь наверх из этой ямы, но нет, никто из нее не выберется.

— Думаю, — кряхтела мама, пришепетывая, с трудом ворочая языком, — она продала нас всех, любого, кто разделил с ней кровь…

— Ты про кого? — спрашивал я.

— Про сестру деда твоего, — ответ никогда не менялся.

— Зачем?

— Ей самой известно, да той дряни, что в дом пустила. Кто знает чего там обещано было. Ты, главное, не катайся туда ни под каким предлогом. Оставайся подальше, все начнется с ее смерти. Деда не расспрашивай, если все же окажешься там. Он, может, и в курсе, но когда сестра умрет, он будет первым, на кого перекинется.

Перекинулось.

И теперь я смотрел на фотоальбом, слушал, как всхлипывал Яшка, как на кухне клацал нож, ударясь о пластиковую разделочную доску. Как бормотала прабабка, как бубнил оживившийся дед, вторя голосам радиоэфира.

За ужином, приготовленном из купленных тетей продуктов, прабабка, которая с трудом дошаркала до кухни, опираясь на стены, изучала Яшкино лицо. Меня она игнорировала, периодически упоминая, что я чужак и бандит, желающий завладеть имуществом. Я игнорировал в ответ, вперив глаза в тарелку с жаренной картошкой и не слишком аппетитной котлетой, больше похожей на дурно пахнущий комок грязи. Дед тихо ел в комнате, иногда огрызаясь на ведущего новостей.

Пока до моего слуха не донеслось грубое и сказанное явно не дребезжащим голосом старухи:

— Ты чей вообще будешь, пес помойный?

Тетя и брат округлили глаза, медленно повернули головы ко мне.

— А кто спрашивает? — я разломил вилкой котлету.

Раздался хриплый смех.

— Твое дело, пес, отвечать на вопросы, а не задавать новые.

Я исподлобья посмотрел на прабабку.

— Тогда я буду молчать.

Снова смех, а затем старуха с силой ударила кулаком по столу.

— Пререкаться удумал, выродок?!

— Не любишь, когда твои требования не выполняют?

— Отвечай, шавка!

— Представься сначала сам.

Глаза прабабки превратились в два невидящих бельма, и они постепенно налились кровью, будто все сосуды моментально полопались.

— Урод! Ублюдок! Говори, псина, откуда взялся? Кто родил тебя, скотину? Чей ты?!

— А что такое? — я продолжал ковырять котлету. — Чуешь, что надо мной власти у тебя нет?

Прабабка захрипела, у нее изо рта пошла пена. Сначала белая, затем розоватая. Прабабка начала биться в конвульсиях. Тут же опомнилась тетя.

— Она язык прикусила! ”Скорую”, Яша, вызывай немедленно!

Брат подорвался с места, будто только и ждал того, чтобы смыться с кухни. Я слышал как он почти что выкрикивал в трубку показания к вызову, сбивчиво диктовал адрес. Что-то закапало на пол и в нос ударил нестерпимый запах мочи.

— Сученыш, — шипела прабабка, вытираясь подолом ночной сорочки, — я тебя сожру изнутри, каждую косточку вытащу, легкие свои выплюнешь через рот, мразь!

— Кто кого еще, — парировал я, насадив на вилку кусок картошки.

Она засмеялась, завыла, а потом выплюнула мне в тарелку остатки своих зубов. Тетя сидела, как громом пораженная, прижимала ко рту ладони. Затем страшно побледнела, кинулась к раковине и вывернула на немытую посуду недавно съеденную картошку. Я отправил в рот кусок с вилки, медленно пережевал.

Выплюнул.

Я не знал что именно Яшка сообщил диспетчеру, но бригада прибыла вкупе с психиатром. Прабабка к тому моменту уже гоготала на своей кровати, а тетя нервно смолила на лоджии одну сигарету за другой.

Мы с Яшкой ожидали в коридоре, прислушиваясь к беседе бригады и старухи. На любой вопрос о самочувствии прабабка отвечала колко и едко.

— Откройте рот, покажите язык, пожалуйста.

— А жопу тебе не показать, сопляк?

Ее попросили назвать дату своего рождения, фамилию, имя, отчество, попросили назвать текущий день недели. И тут Яшку затрясло от услышанного.

— Родился я очень давно, так давно, что ни одного твоего предка еще по земле этой не ходило. И когда рождались мои братья и сестры, все радовались, а когда родился я — все закричали. Нет у меня фамилии и отчества, отца своего я сожрал прежде, чем он успел представиться. Имени тоже нет, только прозвище.

— Назовите прозвище, пожалуйста, — попросил доктор.

— Ишь чего захотел! — захохотала прабабка. — Сам назовись сначала!

— Дмитрий Николаевич к вашим услугам.

Старуха на секунду замерла, а затем завопила:

— Врешь, паскуда! Не твое это имя, не твое!

Доктор вдруг оглянулся на нас с Яшкой и на лице его ясно читалось изумление.

— Кто вам бригаду вызвал, уважаемая? Ваши правнуки?

— Не мои они, а этой падали, в чьей плоти сейчас сижу. Когда с ней закончу — заберу свой кусок из инвалида за стенкой, и перекочую в Яшку. Второго знать не знаю, пришел сюда, командует, житья от него не стало!

— Прозвище-то назовете?

Старуха заверещала:

— Пошел прочь, пошел прочь!

Доктор кивнул своим помощникам, они резво скрутили старуху и по вою, проклятиям, я понял, что ей всадили укол. Прыть ее резко поубавилась, вопли поутихли, но бормотать не перестала.

— Сосудистая деменция, — торопливо сказал доктор, когда мы провожали бригаду. — Вам надо бы обратиться в диспансер, ей выпишут капельки. Нужно будет следить, чтобы она регулярно их принимала. Обратитесь пораньше, обычно процесс долгий.

И резко добавил:

— Забирать не будем.

Тетя вернулась с лоджии под громкий хлопок входной двери.

— Люда, вынеси ведро, — донесся голос деда.

Яшка махнул рукой, мол, я сам, юркнул в темную спальню, вышел оттуда брезгливо сморщившимся, держа на вытянутых руках небольшое пластиковое ведерко из-под краски, куда дед справлял малую нужду. Пока Яшка нес ведерко до туалета, смрад, казалось, пропитал меня с ног до головы, пропитал одежду и в голове промелькнула мысль не стирать вещи после поездки, а попросту выбросить.

Прабабка угомонилась, и спустя время громко захрапела. Тетя немного посидела с дедом, мы же с Яшкой наспех умылись, принялись снова шерстить шкафы.

— Мы под ковром не смотрели, — опомнился брат, когда последняя полка, усыпанная лезвиями и булавками осталась позади.

— Я бы и не стал, — отозвался я, запихивая обратно банку с пуговицами и зубами.

Под конец дня такие находки перестали удивлять.

— Нашел! — радостно выпалил Яшка, все же отогнув ковер, но следом его ликование сменилось рвотным позывом.

Тихий плеск и брат тоже явил на свет картошку с котлетой.

Под ковром обнаружился пухлый конверт с наличкой, но еще там лежал тонкий пласт из сшитых между собой кусков кожи. Человеческой, в этом не было никакого сомнения. Я взял конверт, вернул ковер в исходное положение, сунул деньги за пазуху, подхватил брата под руки и повел в ванную, где он еще раз умылся, прополоскал рот.

— Что же здесь творилось? — прошептал он, спрашивая, скорее, не у меня, а у зеркала.

Я промолчал.

***

— Луна светит, мертвец едет, тебе страшно?

— Я с тобой ничего не боюсь.

Мы сидели в машине перед зданием ритуального агентства, и нервно хихикали, вспомнив старую пугалку, как хихикают маленькие дети при игре в прятки. Двоюродный брат, которого я не видел много лет, и я, приехавший издалека, чтобы решить вопросы с погребением чужого, по сути, человека.

Вдалеке забрезжил рассвет, и, наверное, раньше Яшка думал, что никогда больше не увидит света восходящего солнца после пережитой ночи. Нам было сказано явиться для опознания, мол, убедиться, что в гробу лежала именно наша бабушка и именно ее поглотят языки пламени в печи крематория. И мы предпочли дожидаться назначенного часа перед кованными воротами, нежели выехать попозже и прибыть ровно к моменту открытия агентства.

Яшке, названному в честь прадеда, едва-едва исполнилось девятнадцать, он пытался отшучиваться, правда, временами сквозь маску веселья проступал ужас перед происходившим. Я не видел Яшку с тех самых пор, как приезжал провожать в последний путь его отца, моего крестного. Брат из пухлощекого мальчугана превратился в долговязого парня с чахоточной тоской в глазах, обрамленных синяками от вечного недосыпа. На похоронах крестного я еще носил длинные темные волосы, а теперь щеголял с седым ежиком под девять миллиметров. Яшка честно признался, мол, увидь я тебя в толпе незнакомцев, ты бы остался для меня одним из них. Я признался в том же самом. Однако мы сплотились и старались держаться вместе, пусть и сплотило нас не горе, а нечто другое.

Весть о кончине родственницы мне сообщила соседка бабушки, позвонившая в разгар новогодних праздников, передала трубку тете, которую тоже выдернули из—за повторно накрытого праздничного стола по случаю кончины не самого близкого и приятного для нее человека, и тетя, сквозь всхлипы, попросила срочно одолеть тысячу километров и помочь. Отказать не получилось, зная ситуацию и ее последствия. Я далеко забрался и не желал приезжать раньше ни под каким предлогом, но не мог позволить беде унести еще парочку жизней понапрасну.

А она бы унесла.

***

Первым, что я ощутил на пороге квартиры, был тошнотворный запах фекалий и разлагающихся тел. Грешным делом подумал: опоздал. Но нет, на трель дверного звонка меня выбежала встречать плачущая тетя, затем появился взъерошенный Яшка. Он семенил следом за матерью, устало потирая зареванные глаза.

Запах шел из комнаты деда, и от прабабушки. Старуха, кутаясь в ночную сорочку, перемазанную кровью, тоже выглянула посмотреть на гостя, застыла у трюмо, почесывая седую голову с остатками белых волос. Там, где волосы отпали, красовались гнойные корки. Левой груди не было у нее, давно еще удалили из-за рака молочной железы, и под просвечивающей сорочкой из стороны в сторону моталась лишь правая, похожая на полупустой холщовый мешок.

— Ты кто такой? — глухо протянула старуха, уставившись на меня выцветшими глазами.

Я помнил ее совершенно другой. Крепкой, сильной, способной перепахать в одиночку целое поле. Волосы она собирала в пучок на затылке и ни в коем случае не хотела отрезать их. Страстно любившей дачу, на которой угробились не одни каникулы молодого поколения. Лупившей меня кабелем от телевизора  за любую оплошность. Конечно, я тоже был не подарком и на каждый удар отвечал обещанием обрить ее под ноль ночью, за что получал еще сильнее. Бывали моменты примирения, когда прабабушка рассказывала про своих многочисленных братьев и сестер, про тяжелый труд крановщицы, про трудную жизнь в родной деревне. Про то, как прадед в их первую брачную ночь изнасиловал ее, как пытался придушить молодую жену ее собственной косой в постели. Про то, как сама прабабушка положила на лицо первенца подушку, измучившись от постоянного плача, визгов и нечеловеческого хохота. Про то, что у первенца шла красная пена изо рта и как этот новорожденный ребенок заговорил страшным голосом, поклявшись прийти через кого-то другого и пожрать всю семью, чтобы добраться до того единственного потомка, в котором сможет обрести плоть.

Я невольно поморщился, отогнал воспоминания, назвал свое имя. Она сначала обрадовалась, а затем наморщила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить. Повисла гнетущая тишина, прерываемая лишь тихим плачем тети и бормотанием деда из спальни. Дед ходить не мог, ноги уже пару лет отказывали ему в этом удовольствии.

— ПОШЕЛ ПРОЧЬ! — взревела старуха, закончив с раздумьями.

Тетя заплакала пуще прежнего, когда прабабка заметила ее и принялась поносить на чем свет стоял. Яшка тяжело вздохнул, увел свою мать в комнату, где запах испражнений был не таким едким, пригласил туда пройти и меня. Я торопливо разулся, стянул куртку, бросил ее на продавленный диван, примостился на стуле. Яшка опустился в кресло, тетя всхлипнула еще разок, достала пачку сигарет и скрылась на лоджии, бросив короткое:

— Сейчас вернусь.

Я выжидающе посмотрел на Яшку. Тот, нервно дергая ногой, выдавил из себя грустную улыбку.

— И чего у вас тут? — поинтересовался я, осматриваясь по сторонам.

Вокруг почти ничего не изменилось со времени моего прошлого визита. Вдоль стены напротив дивана — нагромождение лакированных шкафов с древними книгами, за стеклянными дверцами, заляпанными отпечатками пальцев и ладоней, сидел фарфоровый мальчик с дудочкой. Он делил полки с хрустальными бокалами, которыми никогда не пользовались и оставляли для приема гостей. С салатницами в виде лодочек, набором рюмок, окруживших графин для водки. Чахли на подоконнике комнатные растения. Чахли не от отсутствия воды и ухода, к сожалению. В углу, у двери на лоджию, ютилась швейная машинка, накрытая кружевной салфеткой. Здесь я провел почти каждое свое лето, рисуя за столом простыми карандашами, восковыми мелками, акварельными красками. Рисовалось не от большого таланта, это просто приносило удовольствие и отвлекало от неприятного брюзжания над ухом. Ведь возвращаясь к реальности, я слушал, что персонажи на рисунках похожи на чертей, и стоит ночи опуститься на землю, как они оживут и выпотрошат меня живьем или вывернут наизнанку. Альбомы мои безжалостно рвались на части, заканчивали существование на помойке. Меня кляли на чем свет стоял, называли выродком, а затем робели перед лицом матери, которая побелев от злости, кричала о последствиях. Каких именно — на тот момент мне было неведомо. Зато теперь они явили себя во всей красе.

Неприглядные перемены проявились комьями пыли, сетью паутины на хрустальной люстре, кучей одежды на ковре, разбросанными документами, выпотрошенными фотоальбомами. Какие-то фотографии оказались безжалостно порваны, какие-то окроплены кровью. Видел на обрывках лица родителей, видел, что на снимках отцу прожгли глаза, видел, что красным фломастером перечеркнули лицо мамы. И подними я ковер с пола или убери ковер со стены, я бы узрел под ними то, что не захочется увидеть никому и никогда.

В холодильнике тем временем догнивала еда, гниль добралась даже до невскрытых продуктов в вакуумных упаковках с хорошим запасом срока годности, в кастрюле с супом успела образоваться новая форма жизни. Скорлупа яиц почернела, капуста с заплесневелой кочерыжкой грустно распадалась на части среди таких же несчастных помидоров. Липкие полы там, где не лежали ковры, кладовка, до отказа забитая упаковками чая, пакетами с сахаром, бесконечными вереницы бутылок подсолнечного масла, мешками с издохшим луком и картошкой, готовилась дохнуть на первого, кто добрался до несметных продовольственных сокровищ, тухлятиной.

— Ничего хорошего, — понурил голову Яшка.

— Подробности?

Брат поджал губы, скрестил руки на груди.

— Помнишь, мой папка все шутил про деменцию?

Я покосился на коридор, где у трюмо с зеркалом и дисковым домашним телефоном все еще стояла старуха и, силясь, вслушивалась в наши речи. Она топталась на месте, дергала головой, как птица, теребила сорочку, ковырялась в ухе.

— К сожалению, помню.

— Ты ведь не приезжал не просто так, правда? Ты знаешь, что это не деменция.

Я потер подбородок.

— Не деменция. Но легче не становится. Потому что названия штуке, поселившейся здесь, не нашлось.

Сначала от этого скончалась дедушкина сестра.

Ну, не скончалась, скорее, сожралась, испилась до самой последней капли. Ломая и выгрызая собственные ногти до мяса, оставляя на стенах след из гноя и крови. Вырывая собственные зубы, с помощью невесть откуда взявшейся силы, и жадно их проглатывая. Из набора, который был при ней при поступлении на доживание в облезлую и сгнившую больницу для умалишенных за сотню километров от города, у нее осталось только два зуба. Обломок, прямо посередине верхней десны, и зеркально расположенный ему брат-близнец на нижней. Остальные обнаружились при вскрытии в желудке, где они укрепились на стенках, пародируя ротовую полость.

Имитируя сострадание и пряча за имитацией отвращение и ужас, приставленный к ней персонал, измученный еженощным воем и перепуганный какофонией звериных голосов, пустивших корни в старушечьей глотке, сообщил о кончине. И, к их уже неподдельному прискорбию, похоронить скрюченное тело с несколько раз сломанной шеей пришлось на территории больницы, ибо дедушка, услышав о подробностях умирания, положил трубку и больше никогда не подходил к телефону.

Не подходил, поскольку то, что сидело в его сестре, перегрызло ему способность ходить, вонзило в глаза невидимые иголки, превратив человека, питавшего страстную любовь к чтению, в узника радиоэфира, угнездившегося среди грязных подушек, загвазданного в испражнениях одеяла и горы тряпья, выполнявшего роль салфеток и полотенец.

То, что сидело в его сестре, перебралось в бабушку, но успело лишь немного побаловаться, прежде чем ее сердце не выдержало.

— Откуда взялась эта штука? — проблеял Яшка, втягивая голову в плечи, увидев, как прабабушка подошла к дверному проему и застыла, свербя нас взглядом.

— Не имею ни малейшего понятия, — протянул я. — Разве необходимо понимать ее происхождение, чтобы спастись?

Хлопнула дверь лоджии и мы вздрогнули.

Тетя в нерешительности застыла у швейной машинки. Старуха смотрела и на нее тоже.

— Вы бандиты! Вы пришли, чтобы квартиру отобрать! — прабабка раззявила почти беззубый рот и заверещала. — Вам она не достанется! Здесь все мое! Мое! Мое!

— Она не спит вторые сутки, — прошептал Яшка. — И не дает спать нам.

— Что она делает ночью? — спросил я.

Брат стиснул кулаки.

— Ничего особенного, просто ходит по квартире. Пытается зайти сюда, открывает дверь и смотрит на нас. Я сплю в кресле, мама спит на диване. Вернее, не спим, а пытаемся. Но…

— Но? — я вздернул правую бровь, не отрывая взгляда от старухи, которая снова притихла и начала прислушиваться к разговору.

— Иногда мне кажется, что ее глаза горят красным.

— Прекрати ерунду городить, Яша, — буркнула тетя, усевшись рядом с куртками.

— Вы знаете почему она не может к вам зайти, а просто приходит и смотрит? — я похлопал себя по карманам джинсов.

Сигареты и зажигалка остались в машине.

— Конечно, — кивнула тетя. — Она же не в своем уме!

Я пожал плечами.

— Тут как посмотреть. Вы носите нательные крестики?

Тетя вытащила из-за пазухи серебряное распятие, Яшка достал свое.

— На лоджии лежат два топора. Но она не может до них добраться, потому что крестики и… Минутку.

Яшка побледнел, я же встал со своего места, попросил старуху уйти в свою комнату, отдохнуть. Она сначала глупо заулыбалась, а затем, покачиваясь, прошлепала по полу босыми ногами обратно к трюмо. Я прикрыл дверь в комнату, немного приподнял край ковра.

Ничего.

Взял стул, снял со стены часы, висевшие над проемом. За часами обнаружилась полусгнившая картонка с изображением лика неизвестного мне святого, пришпиленная к обоям ржавой английской булавкой.

— Считаешь, что до топоров она не доходит из-за иконки и крестов? — ехидно усмехнулась тетя. — Откуда вообще взялась иконка?

Я пропустил вопрос мимо ушей. Зато перед глазами всплыла яркая картинка, как мама, вскарабкавшись на шаткую стремянку, воровато обернулась на меня мелкого, приложила указательный палец к губам, быстро сняла часы и пришпилила к обоям заготовку с ликом святого.

— Если вы не верите, то я буду ночевать в гостинице, а вы снимите крестики и уберите икону.

Тетя помрачнела.

И ее я помнил ее совершенно другой. Высокой, дородной женщиной с толстой черной косой почти до пят. Ей бы доспехи и меч, вполне сошла бы за богиню-воительницу. И, как истинная воительница, тетя на своих плечах вывезла немало. До Яшки у нее случилось несколько беременностей и каждая закончилась выкидышем. Муж ее, мой дядя, погиб в автокатастрофе, когда брату стукнуло девять. Тяготы, свалившиеся на долю тети, сделали лицо осунувшимся, посеребрили волосы цвета вороного крыла серым пеплом. Взгляд потяжелел, лицо потемнело, пальцы рук стали узловатыми.

— Не буду снимать, — Яшка спрятал крестик за пазуху, таращась на меня испуганными глазами. — Что делать будем?

— Похороним бабушку и уедем.

— Ты что, предлагаешь бросить деда и прабабку?! — ощерилась тетя.

— Почему же бросить, пристроим в медицинские учреждения или наймем сиделку. Но, думаю, до данного пункта в списке дел мы просто не успеем добраться. Сначала, правда, нужно скататься до больницы, забрать личные вещи покойной, и найти документы вместе с похоронными деньгами.

Тетя брезгливо наморщила нос.

— Я в этом дерьме копаться не хочу.

— Придется. В отличие от меня, который внук ей только по документам, вы приходитесь усопшей кровными родственниками.

— Нет, ты не понял, — тетя махнула рукой, подошла к одному из шкафов, достала шкатулку, где бабушка при жизни хранила украшения.

Протянула мне.

Вперемешку с золотыми кольцами, серьгами, янтарными бусами, лежали человеческие зубы. Самые обычные, только вырванные с корнем, и на корнях запеклись крохотные капельки красно-бурого.

Я присвистнул.

— Ничего себе!

— Не буду ничего искать, — тетя снова полезла за сигаретами, стараясь не смотреть на шкатулку. — Я и так не знала в каком состоянии она тут стариков содержала, зашла в квартиру и просто ахнула. А тут еще такое.

Мелькнула мысль, что бабушка специально не допускала никого до лежачего мужа и матери, якобы впадающей в маразм, пока с ней самой был относительный порядок. Как и не выпускала этих двоих за пределы жилья.

— Ладно, — я закрыл шкатулку и убрал ее на место. — Съежу до больницы. Яшка, поедешь?

Брат мигом нацепил куртку и побежал обуваться. Тетя смиренно прикрыла глаза, затем покивала, как будто соглашаясь на что-то, одной ей понятное. А затем озвучила то, с чем согласилась:

— Поезжайте, я присмотрю здесь за стариками, а то мы с Яшей один раз в магазин ушли за продуктами, так прабабка изнутри заперлась на щеколду, кое-как уговорили открыть нам.